Мафия 35: ЗАПИСЬ

За годы службы меня не раз посещало липкое чувство бенадёги. Не раз я сам себе казался старым дураком, пытающимся в одиночку остановить состав, летящий в пропасть на огромной скорости. Но каждый раз, когда я уже готов был опустить руки, погрузиться с головой в бархатно-чёрное, слиться с этим чёртовым городом пороков в последнем объятии, обязательно появлялась белая искра, дающая надежду. И всё начиналось сначала.

Эта пытка длится годами. И чаще всего этим белым пятном, этим палачом, не дающим мне умереть вместе с городом, выступало самое чистое, самое светлое, самое белое существо из всех, которые когда-либо ступали по этой земле…

  Показать контент

Сейчас ей шесть с половиной. Она верит в то, что город белый даже ночью. Она лучше всех нас и без ума от меня. Она верит в меня. А я называю её Ангелом. Моя Анжела, мой Ангел, моя девочка. Мой палач, не дающий мне упасть в спасительную бездну, заставляющий бороться с ветряными мельницами, отвоёвывать белое по крупицам, пока тьма окончательно не поглотила этот обезумевший город. Она делает то, что не делал никто никогда для меня со времени гибели моей Люси, её матери: она придаёт смысл моей жизни. Как говорил один психопат, посвятивший себя мести за шлюху, которую он любил, и закончивший на электрическом стуле: "Ад – это просыпаться каждое утро, не зная, за каким чёртом ты топчешь землю". Если исходить из этого, я и впрямь в Раю, да ещё и с персональным Ангелом в придачу. Я чёртов везунчик, прости Господи.

Хотя… Я слишком много говорю о себе. Вероятно, я слишком много о себе возомнил. А по сути я - всего лишь ещё один житель этого города. И у каждого здесь - своя чёрно-бело-красная история...

1. Возраст персонажа не моложе 15 лет

2. Ваш персонаж видел Анжелу или знаком с ней лично. Это нужно указать в биографии.

3. Если собираетесь отыграть каноничного персонажа ( одного из героев фильма) - просьба сначала согласовать с Мастером.

На самом деле покинуть город проще простого. Садитесь в машину, сворачиваете из центра в сторону набережной, держитесь все время правой стороны, и когда последние трущобы останутся позади, оказываетесь на дороге, по которой, должно быть, когда-то ходили старатели дикого запада, подхлестывая неповоротливых мулов и сплевывая в пыль табачную жвачку. В полумиле за городской чертой дорога делает поворот, и фары выхватывают из темноты табличку, на которой написано: «вы покидаете Бэйсин Сити».

Сразу за поворотом начинается кладбище. Оно лежит по обе стороны дороги, напоминая огромное поле, изрытое могилами и поросшее грибами надгробий. Временами здесь можно увидеть похоронную процессию, тянущуюся по тропинке вдоль крестов и оград, словно длинная траурная лента. Гроб опускают в землю, люди стоят вокруг могилы, напоминая нахохлившихся под дождем ворон, произносят скорбные речи и утирают слезы. Потом они уходят, и на кладбище остаются только мертвецы и могильщик Томми со своей лопатой.

Здешние обитатели сумели покинуть Город Грехов - и теперь лежат, незримо усмехаясь под землей, со всеми своими секретами, золотыми зубами и унизанными перстнями пальцами. Секреты гниют вместе с плотью, а золото и драгоценности остаются. Несколько таких блестяшек Томми прячет под матрасом в своем трейлере, пропахшем баночным пивом и чипсами «Чиз Дуддлс». Особенно ему нравятся серьги с красивыми голубыми камнями – похожи на глаза той девчонки, которую он видел как-то раз у ворот. Возможно, он взял их как раз у ее мамочки, или сестры, или тети, а может и нет, Томми не помнит. Иногда он думает, что продаст эти побрякушки и поедет к восточному побережью, во Флориду. Там солнце, море и загорелые красотки в бикини, совсем не похожие на шлюх из центра – он видел по телику. Но Томми никогда не уезжает. Он даже в город ходит редко. Зато всегда искренне рад видеть тех, кому удалось уехать, пусть даже они остановились всего в полумиле оттуда.

Этого я помню. Он коп. Из этих... которые верят в добро и зло. Даже встречал пару раз с дочкой на улице неподалеку от бара. Милое создание. Они все милые, пока не приходят в первый раз. А потом еще и еще. Они рассказывают мне о своих надеждах. Они рассказывают мне о своих грехах. Они рассказывают мне то, что никогда не расскажут ни лучшему другу, ни жене, ни священнику. Истории, которые я слышал тысячу раз, и каждый думал, что уж его-то - самая важная.

- Ваш виски, пожалуйста. Вы что-то говорили, сэр?..

Черное, белое, красное... Я вижу только один цвет - серый.

Скрип-скрип.

Ветер трогает давно проржавевшие цепи качелей, осторожно, будто брезгуя касаться чего-либо в этом городе.

Скрип-скрип.

Притаившись в подворотне, он смеется шелестом бумаги, разбросанной повсюду, холодком целует иссиня-черные губы, старательно выкрашенные в цвет волос, треплет растянутый капюшон старой кофты, но она натягивает его обратно, чтобы скрыть лицо. Еще немного, и анорексичную фигурку унесет прочь легким дуновением.

Скрип-скрип.

Да когда же ты уймешься, псих? На этой детской площадке всегда так. Только шорох мусора и стоны несмазанных сочленений каруселей. Кладбище в полумиле за городом покажется вам почти дискотекой, особенно в дни похорон, здесь же вовсе не бывает людей. Поэтому, она и приходит сюда так часто.

Скрип-скрип.

Сегодня что-то не так.

Как обычно, светят во тьму еще целые глазницы окон, остальные слепо зияют провалами. Тысячеглазые монстры-небоскребы нависают над ущельями улиц, выглядывая очередную жертву. Мусорный ветер застыл, забыв о своих шалостях, но...

Скрип-скрип.

Это еще что? Она оборачивается и притихший сорванец, что минутой назад лез целоваться, порывом сдергивает капюшон, чтобы обнаружить короткую стрижку, челку, достающую до носа, густо подведенные черным глаза на нездорового цвета коже. Расширенные от темноты и нескольких банок энергетика зрачки уставились туда, в сторону звука.

На качелях раскачивалась девочка. Растрепанные волосы и небесно-голубые глаза. Хотя, это не совсем верно. Небо здесь никогда не бывает такого цвета. Грязно-серое днем, когда его никто не видит, глянцево-черное ночью, когда улицы оживают, оно отражается в зрачках жителей города порока только в том случае, если они неподвижно лежат на спине, остывая и некому прикрыть их веки. Остальные не отрывают взгляда от земли. Так безопаснее. Да и... в темноте нельзя разглядеть, но она знает.

Глаза голубые.

Скрип-скрип.

И как ее не бесит этот звук? Он же всем действует на нервы. Напоминает бордель, где шлюхи на старых кроватях отрабатывают свое под клиентами. Стоны мебели, людей, иногда крики...

Сильвер зажмурилась, прижав тощие запястья к ушам, у ног, забрызгав пенкой сапоги на толстой подошве, каталась туда-сюда жестяная банка из-под напитка. Через пару секунд какофония звуков и трех цветов, до безумия точно воспроизведенная мозгом, стихла. Исчезла.

Месяц назад она порвала со старой жизнью. Работа в борделе была, в буквальном смысле, семейной традицией и, в общем-то, это было вопросом привычки, но однажды ей просто пришлось бежать из Старого города.

Тридцать дней.

Это дольше, чем бесконечность, когда пытаешься выжить в аду и она намерена побарахтаться еще какое-то время. Только бы эта ненормальная девчонка перестала, наконец, улыбаться, освещенная единственным на милю вокруг недобитым фонарем.

Глядя на это, можно сойти с ума.

Скрип-скрип.

- Думаете, я сделаю из вашей жизни ад? - леди Мортон привычно оглядела скромняшек-новеньких, которых Судьба, воспользовавшись грязными руками Легкого Гарри, привела ей на этот раз. - Ну, это не совсем так. Если вы позволите, мы даже станем друзьями, - она улыбнулась на последнем слове, прохаживаясь мимо них, каждая из которых не сразу решалась поднять на нее свой затравленный взгляд. - Если кто-то обижает вас, делает вашу жизнь совсем невыносимой, - "Мама" выдержала паузу, - не вздумайте примчаться и скулить мне об этом, потому что мне плевать, и марш внутрь! - вздрогнувшие от резкой перемены тона девушки оцепенели, и Гарри даже пришлось тряхнуть крайнюю слева блондиночку, чтобы безвольные курицы одна за другой поплелись в свой новый дом.

- Как тебе спится по ночам? - сплюнула одна. И хоть раскосые глаза и избыток слюны - не признак характера, Мама почувствовала неприятный укол где-то в глубинах подсознания. Спалось ей и в самом деле в последнее время неважно. Чертова девчонка, налетевшая на нее на улице! Взгляд ее глаз, казалось, проник куда-то куда явно не должен был, и теперь такая хладнокровная леди Мортон никак не могла отделаться от навязчивых галлюцинаций: девица словно была повсюду, то и дело мерещилась, стоило как следует расслабиться.

Вспышки красно-синего света пляшут по кирпичным грязным стенам, от сотворения не знавшим чистоты. Они грязны, как и весь этот проклятый город, где по сточным канавам частенько течет кровь, а не дождевая вода, а труп в коллекторе уже никого не удивляет. Копы уже делают свое дело, копошась вокруг тела жертвы как жуки-навозники вокруг свежей кучи дерьма и не проявляя никакого сочувствия к прерванной кем-то жизни. Не спешите их осуждать, цинизм и некоторая отстраненность присущи каждому копу, а уж в этом городе и подавно. Это их защитный панцирь, соломинка, через которую они дышат воздухом, окунаясь в мутные воды нечистот Города Грехов.

- Эй, Фрэнки, ты же уже слопал свой гамбургер, да? Джэнни очень просила, чтобы ты не блевал на труп, только на свои ботинки, их проще отчистить, чем труп.

Нехитрые шутки, которые старательно поддерживаются дружным гоготом, лишь бы скрыть толику страха и растерянности, не дать ей вырваться из под контроля и натворить дел. Такое случается, когда копы сталкиваются с чем-то, что выбивается из привычного ряда дел: поножовщины, стрельбы, бытовухи. Что-то по-настоящему страшное, напоминающее, что в этом городе есть не только тараканы, но и твари куда крупнее и опаснее. Как на улицах, так и в головах прохожих. И ты задумываешься - что если сейчас то же самое делают с твоей женой, дочерью, матерью, нужное подчеркнуть, ненужное вычеркнуть. Как жизнь этой шлюшки, в неестественной позе замершей на асфальте темного переулка, парик, делающий из русой блондинку сбился набок и больше не врет никому об истинном цвете волос девушки.

Но не пол жертвы заставляет копов нервничать и ждать приезда парней из отдела особо тяжких преступлений, вовсе не это. Способ убийства. Даже совсем несведущий в медицине с первого взгляда поймет, что у девушки не хватает печени, по зияющей рваными краями ране на спине. Ее вырвали и рядом с телом орган отсутствует.

Хмурый мужчина счел, что достаточно насладился происходящим и, подняв воротник, чтобы хоть как-то защититься от ветра, уходит прочь, только уйдя на приличное расстояние от места преступления позволив себе улыбку удовлетворения. Охота была славной, как все до нее. Не только кульминация, но и сам процесс - выслеживание, изучение, вживание. Ты как будто становишься с целью одним целым, дышишь с ней одним воздухом, становишься ее подушкой, в которую она плачется о неудачах на работе, как ей хочется принца на белом коне и как груб с ней сутенер. И как сладостно в итоге отразится в ее расширенных от ужаса понимания глазах тем, кем ты являешься на самом деле - хищным беспощадным зверем, загнавшим очередную жертву. Слааадко.

Волну эйфории сдувает приподнявший на загривке шерсть внутренний зверь. Мужчина оглядывается по сторонам и до его чутких ноздрей доносится легкий запах, заставляющий его издать приглушенный рык. Сейчас Он распален свежей кровью и печенью и хуже контролирует себя, особенно когда жертва рядом. Но есть в этих флюидах нечто странное. Взгляд серых глаз натыкается на маленькую девочку с льдисто-голубыми глазами и все становится на свои места. Юджин позволяет себе легкую улыбку. Не сейчас, юная леди, не сейчас. Но я приду за тобой, когда наступит время собирать урожай, это я могу тебе обещать. А пока...

Каждый Охотник Желает Знать Где Сидит Фазан

Капают слова звенящей капелью.

Капает с кисти цвет, живительными брызгами.

Лазурь грозная, страдание и надежда.

Золото согревающее, любовь и доверие.

Серебро хладнокровное, безумие и удача.

Цвет ведёт руку, мазок за мазком, и вот смотрят с холста внимательные глаза, растрёпанные волосы падают на хрупкие детские плечики, а за спиной вздымаются большие полупрозрачные крылья. Но цвет иссякает, рука опускается, и это значит - довольно, до следующей встречи, может завтра, может через день, но едва ли больше. Цвет всегда возвращается, а пока что быстрее, спрятать кисть и краски, будто и впрямь делаешь что-то постыдное, запретное, будто кому-то есть дело. Сейчас в руках остаётся лишь пурпур, гнев и ярость, он не оставляет ни на минуту, рвётся наружу, и значит время для прогулки. Баллончик шипит в руках, питает город цветом, которого ему всегда будет мало.

Девушка отступает от стены, с минутку любуется рисунком, накидывает капюшончик.

Ей совсем не жалко - дарить цвет чёрному городу, не жалко, но бывает страшно. Так что ей повезло, что она нашла ещё кое-кого. Он - чистый пурпур, яростный и страшный, но поделись с ним золотом, и в самой глубине сверкнут изумрудные искры, защита и спокойствие. Тогда он может бояться за неё, её страх по его меркам совсем крохотный, он даже не замечает. Зато она - не боится совсем. А когда не боится, приходят самые редкие гости, сирень и янтарь, вдохновение и восторг. И чёрный город становится светлее.

Дешевое отвратительное пиво, дешевые отвратительные сигареты, дешевые отвратительные шлюхи – вот, пожалуй, и все развлечения, доступные обитателю не менее дешевого и не менее отвратительного трейлера, приютившегося на окраине города. Еще – стрельба по живым мишеням, но он никак не мог понять, нравилось ему это или нет. Скорее, нравилось – безгрешных в этой дьявольской клоаке не водилось, а по утрам, сквозь пелену пьяного дурмана, ему было почти что приятно думать, что он делал этот мир чище. Почему бы в таком случае не пустить пулю в висок себе – он не задумывался. Или просто был на редкость живучим сукиным сыном.

Так повелось почти с самого рождения, когда его, младенца от силы недели от роду, нашли на пороге борделя в старом городе. Проститутки приютили малыша, выходили, воспитали. У одной из них под тумбочкой завалялся истрепанный томик «Божественной комедии», и так мальчик получил свое имя, и теперь, повзрослев, очень хотел найти ту шлюху и выбить ей последние зубы за такой подарок. Он быстро освоил несложную науку жизни городских трущоб – там, где копы отличаются от бандитов только наличием униформы, а выйти на ночные улицы без оружия – значит подписать себе смертный приговор, приходится быстро забыть о том, что такое мораль, совесть, честь. Впрочем, ему было еще проще – этого он и не знал.

Пара пистолетов стала самым ценным его приобретением в жизни, и наверняка стоили больше него самого, если бы кому-то вдруг стало не насрать на стоимость человеческой жизни в Городе Грехов, но экономить на орудиях труда – последнее дело. На улицах города всегда было достаточно разборок, чтобы обеспечить себя какой-никакой жратвой на пару дней. Лучшая жизнь? Чему город учил лучше всего, так это тому, что ты – ничтожный кусок дерьма, и как каждый порядочный кусок дерьма должен плыть по течению и не возникать, а еще лучше – и не думать, а не думать у него получалось замечательно, благо инстинкт самосохранения давно атрофировался за ненадобностью, а с остальным прекрасно справлялось бухло и случайные связи. И того, и другого в городе было в избытке.

И лишь немногое было в силах прорвать сплошную грязно-серую пелену безразличия, накрывшую сознание. Две пары глаз. Внимательные и ласковые серые пристально вглядываются в ярко-красный силуэт на тусклой безликой стене. Яркие и наивные голубые осторожно выглядывают из-за угла. Звонкий смех, искренний и радостный. Тает в дымке порохового нагара, но никогда не забывается. Сегодня она опять пойдет рисовать, глупая девчонка. А значит, кому-то надо за ней присмотреть.

"Сумасшедший сукин сын, дьявольский выкормыш, гребанный больной на голову ублюдок" - и еще много-много прекрасных комплиментов слышал Марти в свой адрес. Черт, и они были правы! Все,как один, правы. Жаль, но большинство из них мертвы.

Марти Джинс, сынок продажного копа и обычной шлюхи. Каким образом он выжил и вырос - загадка, но большей тайной является его становление в Городе Грехов. В своих руках с погрызанными ногтями парень держал один из районов Бэйсин Сити. Хочешь пушки? - Иди к Марти. Хочешь наркоты? - Иди к Марти.

Хочешь информации? - Иди к - кому бы вы думали? - Марти! ДА! Но учти, что в начале-середине-конце сделки ты можешь запросто получить пулю. И если повезет - сразу в голову.

Мистер Джинс ооочень любит то, чем он занимается. Убийства, смерти от передоза, подставы и интриги - это же так прекрасно...И грех не устроить еще парочку событий, не так ли?

Марти стоял возле окна и смотрел на город - прекрасный серый город, утопающий в волнах насилия, проституции и прочего дерьма. Доносились звуки отдаленной стрельбы - во владениях этих чертовых шлюх снова неспокойно.

- Чудесненько, славненько, ПРЕКРАСНЕНЬКО! - хихикал Джинс.

В комнату ворвались двое мужчин - ничего серьезного, просто шестерки...Кажется, Джек и...Какая разница? Джек 1 и Джек 2.

- М-м-мистер Дж-джинс. Тут такое дело, Рыжий Бобби, он..- громкий хлопок не дал мужчине закончить. Марти посмотрел на стену за Джеком 1, оценил с каким изящество красные ошметки мозгов легки на серые обои.

- Чудееесненько...Теперь можешь продолжать, - махнул в сторону тела Марти. - Ну? Чего молчишь? ГОВОРИ, ТВАРЬ!

Парень выстрелил в тело и от каждого выстрела оно конвульсивно дернулось. Когда патроны в обойме кончились, Марти кинул и сам пистолет в труп:

- Глупый Джек! - Джинс сложил руки на груди и надул губы. - Говори ты, жирдяй.

Джек 2 сглотнул и начал вкрадчиво рассказывать:

- Рыжий Бобби..Он сказал, что больше не будет иметь с Вами дел. Он говорит, что видел Ангела.

- Ангела? АНГЕЛА! Ха-ха-ха!

-Д-да, мистер Джинс. Совсем недавно, в паре кварталов отсюда.

- Ан-гел, ан-гел, ан-гел, - по слогам, сопровождая свой шаг, лопотал Марти. Поровнявшись с толстяком, Джинс повернул к тому голову: лицо приобрело жесткие черты, глаза стали холодными, голос твердым. - Веди.

***

- Вон она, мистер Джинс! Вон! - дальнейшие вопли заткнул ствол пистолета вставленный в рот.

- Помолчи, дружок. И стой так, не шевелись.

Марти подошел к девочке с такими странными, отталкивающими голубыми глазами и присел на корточки. Она стояла на пустой дворовой площадке, среди грязи, мусора, гильз, шприцов и прочих милых использованных вещиц. Парень подпер подбородок рукой и смотрел девочке в глаза.

- Значит, Ангел, да? - девочка молчала. Она просто стояла и...и...черт, и делала мир вокруг светлее. Это не нравилось Джинсу. Хотя..- Дааа,дааа,дааа,ДА! Славная маленькая Ангел! Ты именно то, что сейчас нужно этому долбанному городишке! Ха! Что-то скоро начнется, я это чую.

Марти оскалился. Точнее он-то хотел улыбнуться. Парень встал и, не меняя выражения лица и тихо хихикая, протопал мимо Джека 2. Толстяк так и остался стоять на дворой площадке, с засунутым в рот пистолетом и обмоченными штанами. Отражаясь от стен серых пошарпанных домов, летало "Чудненько, просто прелестно!"

«Я уже рядом, детка. Я бесшумно подкрадываюсь к тебе. Один короткий взмах – и мановением моей руки оборвётся твоя жизнь. Такая короткая и такая бесполезная. Ты даже не узнаешь, что принял смерть от моей руки, от руки Чистильщика. Да, тот самый Чистильщик. Я считаю, что некоторых просто необходимо убивать, и не знаю, что такое жалость.

Почему я взялся за эту грязную работу? Ничего личного, мне просто нужны деньги. Видишь ли, моя крутая тачка требует крутых вложений, а после того, как Шелли, самая красивая девочка Старого Города, станет моей, ей нужны будут красивые платья и всякие побрякушки. Поэтому я делаю эту работу и, чёрт возьми, я профессионал каких поискать. Я крутой парень, детка. Я убью тебя чисто, быстро и не оставлю следов. Я Чистильщик, и я отправлю тебя в Чистилище, таков мой стиль.

Я приближаюсь почти вплотную, делаю точный короткий замах… вот всё и кончено. Покойся с миром, детка, в моём списке ты под почётным номером 642...»

- Колди, чёрт тебя дери, что ты возишься там в сортире уже полчаса? Замечтался? – Окрик бармена разнёсся по всему кабаку. - За третьим столиком разбили бутылку пива, срочно тряпку в руки и убрать, ты, сонный ублюдок!

Поморщившись и погрозив кулаком пространству в направлении кухни, юноша нехотя наклонился и взял за лапку убитого таракана. Глядя на убегающего собрата покойного, он прошептал, сделав рукой жест, имитирующий наведение воображаемого пистолета на цель и последующий выстрел:

-Ты следующий, парень. – И поплёлся в обеденный зал, вооружившись стратегической тряпкой и пуленепробиваемой шваброй. Вздохнув так, что в теории могли бы дрогнуть даже ножки замызганного дубового столика, он принялся собирать тряпкой вонючую жижу и взглянул в окно.

За окном, на детской площадке напротив, качалась на ржавой скрипучей качельке какая-то девчонка с глазами цвета сапфира на кольце Ванессы – самой дорогой шлюхи их заведения…

- Чёртов остолоп, пошевеливайся, ну!

Колди, 16 лет, уборщик в баре

У него, кажется, даже акцента нет, хотя понять было трудно, - разговаривать он привык катастрофически мало, и отвечал обычно короткими фразами вроде "Хорошо", "Плохо", "Как скажешь" и "****". Из-за последнего слова неизвестного происхождения некоторые личности сомнительного уровня интеллекта в нем и подозревали русского - как никак, а всем известно, сколь многогранен и изобретателен в своей речи народ этой далекой страны, с холодными зимами и могучими животными.

Но, опять же, понять было трудно.

Понятно было лишь то, что Русский являлся одним из главных поставщиков "товара" для могильщика Томми. Иногда даже сдавал оптом, большими партиями - в кузове привезенного грузовика, который находили с таким же мертвым водителем за рулем. Разумеется, делал это Русский скрытно, но все, кому положено было знать, - знали.

Где он этот товар брал - неясно, по какой причине убивал - тоже никто узнать не смог. Но поток трупов не прекращался.

Некоторые говорят, что он понемногу очищал этот город от греха, другие, что он - простой психопат и маньяк-убийца. Кто-то - что все сразу. У кого-то еще была сомнительная теория о том, что он пожинал души убитых и медленно приближался к бессмертию, но мало кто эту теорию поддерживал.

Русский же продолжал убивать. Только один раз - и никто об этом ничего не знал, кроме свидетеля и самой жертвы - он изменил своим принципам, желаниям или что там заставляло его отправлять людей на тот свет. Когда девочка с голубыми глазами оказалась прямо перед ним, смотря, как Русский с пустым выражением на лице сдавливал какому-то потлатому мужику сонную артерию, он остановился, бросил потерявшее сознание тело и ушел, бросив на голубоглазую лишь мимолетный взгляд. Дело свое после этого он так и не завершил.

Стюарт Кензи, отец Роберта, служил охранником в тюрьме Бэйсин Сити. "Это место - не ад. - любил говорить он и разражался дребезжащим смехом. - Ад - это курорт по сравнению с нашим заведением". Он проводил дни в окружении худших отбросов Города Грехов, и возвращался домой с тусклым блеском в глазах. Стюарт любил дисциплину и считал своим долгом привить ее сыну. Мать Роберта работала в тюрьме поваром, и поэтому, когда пришло время думать о будущем, он решил стать полицейским. Тюрьма Бэйсин Сити вскормила его, и было крайне уместно посвятить жизнь, снабжая ее пищей.

Он был простым парнем и не метил в детективы. Бэйсин Сити всегда нуждался в уличных копах: их выталкивали на тонущие в пороке и неоновом свете улицы, словно жертвы кровожадным богам. Город пережевывал их и выплевывал. Кто-то выживал, а кто-то нет: но те, кто выживал, становились жестче стали. Роберт был одним из них.

У него было приятное лицо, мягкий голос и хорошие манеры. Впервые увидев его, многие могли подумать, что он - размазня, но это было бы ошибкой. На улицах Бэйсин Сити не выжить, если в тебе нет садистской жилки. Никто не удивлялся, если арестованный им толкач выходил из полицейской машины с парой сломанных костей, которые были целы, когда он в нее садился, или когда не желающая делиться информацией шлюха возвращалась домой с разбитым лицом. Работа есть работа, и он был хорошим копом.

Ночное патрулирование, мешки под глазами, дешевые сигареты. Роберт отгонял зевак от места преступления. За его спиной, отгороженные от мира живых желтой лентой, на мокром асфальте разбитыми куклами лежали тела новых жертв Города Грехов. Из подъехавшей машины вышел мужчина с уставшими глазами:

- Что тут у нас, Кензи?

- Ничего особенного, детектив. Нигеры не поделили угол. Как ваша дочка?

Он оглянулся, чтобы удостовериться, что лужа крови не добралась до его подошв.

- Передавайте ей привет.

Каждый божий день Джон говорил себе, что с него хватит. Он умывался ледяной водой, глядел в мутное зеркало и не узнавал себя, чесал заросшую щеку и, нацепив блестящий жетон, отправлялся в участок. По дороге он вновь становился самим собой. Утренняя неуверенность и усталость на лице сменялись выражением застывшего добродушия, но на дне колючих глаз пряталась безумная искра, грозящая превратить сорокапятилетнего седеющего мужчину с животиком в вулкан, брызжущий яростью на границе с откровенной жестокостью. Пока он шел до участка, спускаясь с холма, на котором стоял его дом, местная шпана и подростки старались убраться с его пути. Джон поворачивал за угол и чернокожие реперы, балующиеся травкой, бросались врассыпную, словно тараканы, застуканные на кухне хозяином. Джон не преследовал их. Лениво раздавив брошенный бычок, он шел дальше, пока не подходил к постылым дверям, забранным мелкой сеткой. Внутри его ждал заваленный бумагами письменный стол с поскрипывающим вентилятором, гомон голосов и несмолкающий звон телефонов. Потом - пара поездок, после которых, как правило, очень болели костяшки пальцев и временами приходилось доставать из шкафа запасной костюм.

Но однажды все было иначе. Джон Сильверстоун вошел в участок и первым, кого он увидел, была маленькая девочка с внешностью ангела. Черт побери, да это же дочка нашего детектива, подумал Джон и внезапно улыбнулся. В этот день костюм из шкафа ему доставать не пришлось.

- "Отверженные"? Вы шутите, мистер Паблоски? - на лице женщины не было и тени улыбки.

"Тупая, напыщенная сучка" внутренне ответил ей мистер Паблоски, прекратив расхаживать по кабинету, вдохновенно разглагольствуя о концепции предстоящей предвыборной компании.

- Не буквально, конечно. Скорее такая игра ассоциациями. Жонглирование, - терпеливо и размеренно, словно для умственно отсталого ребенка, принялся пояснять консультант, опускаясь в кресло и поддергивая брюки с безупречно отутюженными стрелками.- Это будет эдакий Гаврош. Образ. Символ обездоленных, но смелых, светлых и благородным духом людей. Крупный план ребенка, кстати, здешняя девочка. Музыка фоном, - мужчина позволил себе напеть вступление к арии Фантины. - Мечты. Их мечты, которые вы способны воплотить в жизнь.

Повисла пауза.

- Мистер Паблоски, - Миранда Сакс, член городского совета Бейсин-сити. сняла с носа очки. Лицо ее по-прежнему оставалось вежливо-заинтересованным, голос - ровным, но собеседнику хватило этих двух слов, чтобы почувствовать степень неудовольствия этой выбеленой стервы еще прежде, чем она продолжила свою речь. - Вы не в Вашингтоне. Местный с позволения сказать "электорат" на четверть состоит из проституток, еще на четверть - из наркотороговцев, а остальная половина является их клиентами. Я понятия не имею, умеет ли этот сброд читать. Но могу вас уверить, что ваших тонких художественных ассоциаций и заигрываний с Гюго, Достоевским, да хоть с самим Господом Богом они не оценят. Поэтому прекратите свои бессмысленные соловьиные трели и займитесь делом. Выборы мэра должны остаться за мной. Меня мало заботит, используете ли вы для этой цели какую-нибудь местную ясноглазую замарашку, - папка, глянцево и представительно демонстрировавшая "концепцию", девчонку-Гавроша и десяток листов избирательной программы захлопнулась, - пообещаете снег в июле или будете лично раздавать этим "отверженным" бесплатный крек на избирательных участках. Эта шпана должна проголосовать правильно, чтобы ваша репутация и ваш аванс себя оправдали. Вам ясно?

Конечно, ему было ясно.

- Надеюсь, мы сработаемся, - губы миссис Сакс изобразили улыбку, и политконсультант, весьма известный в узких кругах, понял, что разговор окончен, и как прилежный школяр, побывавший на ковре у директора, заторопился на выход.

Миранда Сакс

Член городского совета.

Две голубые льдинки. Остужают разгорячённый мозг. Лишь мимолётный взгляд, но он остался навсегда, впечатался в память и периодически терзает своей непорочной чистотой. Ангел? Да, бросьте. Здесь даже падшие дохнут.

Две снежные дорожки. Они тянутся по чёрной земле. От края до края. Девственно чистые в начале. И корявые в конце. Незамысловатые, привычные и многообещающие...

Белый пепел медленно осыпается на рант чёрного ботинка. Застывает в тягучей тьме на мгновение и разбивается на сотни частичек праха у ног. Сигарета тлеет, и крохотный огонёк время от времени освещает отёчное лицо с воспалённым, уставшим взглядом.

Он ждёт. Он точно знает когда и где. Сегодня и сейчас. Этот ублюдок в чёрной кожаной куртке встречает её. Ярко-белое пальтишко пытается скрыть лобок с полоской юбки. Туфли на каблуках. И белоснежные волосы. Тянутся по ветру и заплетаются с холодной крупой зимних осадков. Сколько ей? Двенадцать? Тринадцать? Четырнадцать. Ему – двадцать восемь. Почти отец. Но строит из себя мальчика. Улыбаешься мразь? Ровные зубы. Слишком ровные на тёмном фоне ночи. Чуть позже проредим заборчик.

Лёгкие заполняются едким облаком, которое растворяется внутри, впитывается и напоминает о себе лишь тонкими струйками из ноздрей. Высокий ворот длинного плаща прячет лохматую, не стриженную пару недель, бороду. Всё потом. Сейчас, плюгавый педофил и его доверчивая жертва. Интересно, что он ей пообещал? Заходят в подъезд.

Пора. Не спешно. По их следам, как служебная собака. Уверенно и спокойно. Вперёд.

Торопиться нужды нет. Под дверями номера остановка. Дозатор почти пустой, но на раз хватит. Опять накололи. Убью тварь! Флакон отлетает в сторону, а затылок ложится на холодную стену. Спешка нужна лишь при ловле блох. Этого гондона стоит застать «во всеоружии». Пусть покажется во всей красе. Пальцы привычно протискиваются сквозь металл, а губы неосознанно целуют шипы кастета.

- Ты соскучился, малыш, я знаю, - тихий шёпот обволакивает сталь. – Ещё чуть-чуть-чуть-чуть…

Когда дверь слетает с петель, незадачливый любитель малолеток стоит перед кроватью со вздыбленным членом. Перед ним ошарашенная девица. Она не ожидала, что им помешают.

- Сюда, мразь! – металл входит в челюсть, как в масло. У него мягкие волосы. Наверное, добрый и нежный. Ещё один удар по голове, чтобы не егозил и пинок под зад, который выбрасывает парня вон из комнаты. Девчонка кричит, что у них всё по любви. На этом кадре в пору ржать, насколько хорошо известна их интимная жизнь, но приходится сдержаться:

- Успокойтесь, леди. Всё позади, - располагающая улыбка и обнадёживающее обещание.

Ублюдок прижат к кафельной плитке в туалете. На его шее ботинок обсыпанный пеплом.

- Имя, сука!

- Чьё?! – непонимающе хрипит урод.

- Имя поставщика! Мне нужна вся цепочка.

«Да, она мне нужна вся».

- Я не знаю! – булькает снизу.

- Повторять не буду.

Мгновение и допрашиваемый в вертикальном положении.

- Ты не понимаешь в каком ты дерьме? Не понимаешь?

Голова с мягким волосом погружается в унитаз. Пока на минуту. …55, 56, 57, 58, 59, 60…

- Понимаешь в каком ты дерьме? – повторяется вопрос.

- Не надо, - голос дрожит и захлёбывается.

- Ты сядешь за совращение. И твою румяную жопу будут иметь здоровые нигеры по сотне раз в день, пока не вывернут тебя наизнанку.

«И это ты ещё не знаешь, что я повешу на тебя до кучи».

- Имя!

Как сладки слова признания. Бальзам на измученную душу. Тело летит в сторону. Неизящно бьётся головой и оставляет вполне художественные бардовые разводы на белом кафеле.

- Замечательно, - губы с улыбкой льнут к кастету. – Пора спасать леди из лап извращенца.

Она сидит на кровати. Крохотная и незамысловатая, как мышь. Почему-то в белом. Хотя должна быть в сером. Щёлкает зажигалка и новый огонёк загорается во тьме.

- И где я мог вас видеть, юная леди?

Ей отводится несколько минут на осознание и разглядывание полицейского жетона, которые заканчиваются невинным взглядом и по-детски наивной просьбой:

- Только отцу не говорите. Он меня убьёт.

- Хорошо.

Рука медленно сдвигает полу плаща и пальцы тянут бегунок молнии вниз. Девица опускает глаза, мнётся, но всё же подползает, чтобы удовлетворить шантажиста.

А она умелая. В четырнадцать-то лет. Куда только смотрит такой высокопоставленный папаша?

- Сучка, - с лёгкой улыбкой девица получает солидную пощёчину, не доведя дело до конца, и падает на кровать. – Одевайся. Поедем к папаше.

- Не рассказывай ему.

- Неееет, ну что…

«… мелкая потаскушка, у меня на твоего папашу теперь другие планы».

Угол 45 шоссе. Ресторан китайской кухни "Благодать". Оживленный вечер. Заказы принимает немолодая, но очень улыбчивая представительница данной восточной культуры.

- Здрасситя, уважаемый клиента. Снимать шляпа, проходить. Да-а-а. Вот сюда проходить. Слусаю... Вам здеся или завернуть с собой? Лапсу подогреть или сами-сами? Специй меньсе-больсе? Да-а-а. Повторить, что вы сказали? А, вот ваш сдача. Озидайте заказ. Да-а-а. Здрасситя, уважаемый... Рикассау! Опять эти попрашайк появиться! Девоська теперь! Что я тебе сказать, держать дверь закрыт для таких! 草泥马 法克鱿! 恭喜, 恭喜 母狗!!!

Никто не знает ничего о прошлом Джеффри. Ходят лишь слухи о том, что он якобы происходит то ли из рода каких-то европейских аристократов, то ли из влиятельной мафиозной семьи, из которой был изгнан собственным братом за убийство матери. Сам Джеффри рассказывает лишь то, что он долго скитался по свету, пока не нашел и не влюбился в обитель тьмы - город грехов.

- Только здесь я могу быть самим собой и делать то, что я больше всего люблю. Нет, я не люблю пить, петь, торчать, трахаться, ну и прочие мерзости. Моя единственная страсть - убивать...

Для Джеффри убийство - ритуальное искусство. Он пользуется лишь холодным оружием и убивает жертву всегда находясь слева от нее.

- Все в жизни равнозначно и единственное важное в ней только смерть. Смерть каждого из нас всегда находится рядом - слева и немного позади на расстоянии вытянутой руки. Когда я убиваю, я сливаюсь с ангелом смерти.

Если у тебя есть деньги и причина кого-то убрать, ты можешь шепнуть тени, которая не делит людей на тех, кто заслуживает или не заслуживает.

- Скажи мне только одно: зачем ты заказываешь девчонку, если можешь заплатить за смерть копа?

- Именно это я и делаю...

"Джеффри, а почему у тебя такие холодные и злобные глаза?" - спросила меня мама перед тем, как я убил ее. "Мои глаза всегда такие" - ответил я. Мои глаза... голубые, холодные, как лед. У Анжелы такие же. Она такая же как я, только лучше. Сегодня особенный день. Я занес танто над ее горлом, но впервые не смог убить. Этого мне не простят и у меня начинается новый веселый жизненный период.

Наверно, она и не рождалась. Просто зачерпнули той вонючей жижи жизни города и создали новое существо, унижающее самых нестойких. Рожденные, даже без ласки и в наркотическом бреду, не могут быть столь озлобленными на всех и вся. Эти мрази ничем не лучше – отбросы человеческого материала, которых и ад бы не принял – для этого им выдали оружие. Сократилась ли популяция от этого? Обвисшие груди и лица у проституток – а ведь недавно только были юными девочками с персиковой кожей, которых такие же мамаши могли бы целовать перед сном. Но нет, они не уходят в могилу бесследно – плодятся как тараканы и поглощают отраву, которую распространяет этот Город.

Леди подслушивает за теми, кто ворует ее мысли. Говорят, что она глуха или нема.

Отбросы не просто плавают в этой кислоте из денег, крови и рвоты, душатся этими запахами – они верные слуги одного единого механизма. Жрут, трахаются и беспрерывно делят отраву.

Милейшие ведь люди живут здесь, и… Чтоб вы все сдохли, демоны, отродья, нечисть!!! Сдохните!!! Чтобы с вас кожа послезала, и гореть вы будете – медленно, обмазанные специями… вы ведь любите пряности, мои милейшие павшие ангелочки?

Леди очень любит огонь – наблюдая за язычками пламени, так хорошо укладываются петельки в новые теплые вещи. Когда горел один из приютов, где малышей ещё не успели разобрать в Старый город, – многие могли заметить неясного возраста женщину на лавочке, мирно покачивающуюся со спицами в руках. Ммм… Путала мысли, чтобы их не читали. Что-то спрашивали – но многое ли можно догадаться по серым глазам, поддернутым дымкой? Дети сами были виноваты, конечно, кто позволял им играть со спичками? Леди кивает и продолжает намурлыкивать простенький мотивчик – давно уже стихли крики. Ее сынишка стал известным в городе и с младшеньким повезло. В последнее время сильно похудел – много работает. Нужно будет испечь ему печенья, которое он так любит…

Вскоре был поджог больницы, но виновных так и не нашли.

В этом городе нельзя делать вид, что мысли принадлежат только тебе. Люди улыбаются, злятся, платят общак... и воруют. Белая девчонка часто смотрит – и, кажется, понимает что-то. Дети засыпают под стоны и вопли своих мамаш. С самых малых лет принимают правила. Боятся не улыбчивых юношей, в руках которых обагренный нож, и не Томми их кошмарный сон – давно бесстрашны. Те хоть угостят конфеткой, Леди угостит сладким чаем и розгами. Лучшее удовольствие на свете – видеть алые полоски на их белых личиках и юных неразвитых телах. Ангелочек уже знает, что такое гостеприимство старой женщины. Скоро выйдет из интересующего ее возраста и слезы высохнут – но Город щедр на новые души.