Сопартиец твоей мечты - Рассказы

Сидя на старой покошенной лавке в самом углу таверны, мужчина, походивший на обычного бродягу, с наслаждением раскуривал длинную глиняную трубку. Выдыхая целые столбы дыма, он окружал себя облаками тумана, которые скрывали его облик от посторонних глаз . В тесном зале едва ли можно найти уединение, и хозяин таверны Брон никак не мог понять, зачем же этот бродяга приходит сюда каждый вечер, платя пару медяков за кружку дряного эля и сидя до самой ночи, укутавшись в дым словно в пуховое одеяло. Он никому не говорил ни слова, да и посетители, большинство которых состояло из обычных бедняков и пьянчуг, не стремились с ним заговорить. Некоторые с опаской поглядывали на чужака, из-за дымовой завесы замечая лишь его длинные спутанные волосы до плеч и странную ухмылку. Кто-то побаивался, кого-то раздирало любопытство, а кто-то просто тихо шутил, что нет в этом бродяге ничего особенного: обычный нищий, который утешается тем, что курит какую-то дрянь. Брон не выгонял его, позволял сидеть часами на одном и том же месте - чужак никому не мешал, не буянил, запах дыма из его трубки был нерезким и даже приятным, кроме того из-за этого бродяги за последнюю неделю в таверне заметно прибавилось любопытных гостей.

- Может, отступник? - шёпотом спрашивал один из новых посетителей, старичок в старой кожаной куртке.

- Нет, умник, какой же это отступник?! - Брон с улыбкой помотал головой. - Ты магов, что ли, никогда не видел? Этот, вон, мирный какой... Сидит себе и курит. Никого не трогает.

- Маги, знаешь ли, нынче на каждом углу. Но никто не говорил, что они должны бросаться на первого встречного... Может, он выжидает чего-то.

- Выжидает? Чего? - засмеялся владелец. - Бесплатной кружки эля?

- А ты смейся, смейся, - торопливо отвечал старичок, нервно подёргивая головой, - вот, выкинет какую штуку, вся таверна сгорит к демонам.

- Успокойся, - Брон безразлично махнул рукой, - на, вот, выпей. За счёт заведения, лишь бы сердечко не тревожилось.

- Хе-хе, вот за это спасибо, - посетитель расплылся в улыбке и быстро схватил кружку с элем, боясь, что Брон может её взять назад.

- Я не знаю, кто он, - тихо произнёс владелец, - но почему-то уверен, что зла он не принесёт.

Старичок искоса посмотрел на дымовую завесу и вдруг вздрогнул, ощутив взгляд бродяги на себе. Он нервно сглотнул и отвернулся, пристально посмотрев на Брона, словно искал поддержки в чужих глазах. Владелец лишь в непонимании наклонил голову. "Нет, что-то с ним не то" - пробежало в голове у старичка, и он, в пару глотков допив эль, зашагал к выходу.

Странник, как обычно, просидел в углу до самой ночи. Облака дыма вокруг него временнами рассеивались, затем вновь становились плотной стеной. О чём думает этот бродяга? Откуда он? Никто не рисковал с ним заговорить, лишь издалека кто-то мог крикнуть ему пару слов, не надеясь на ответ. Что-то отталкивало посетителей от него, необъяснимое чувство тревоги. Но, сдобренное любопытством, оно же и притягивало. Странник словно существовал где-то не в этом мире, и если кто-то подойдёт к нему на шаг ближе, того тоже затянет в эту необъяснимую воронку. Посетители шептались и строили свои догадки, но с самого первого дня появления этого мужчины, никто так и не нарушил его одиночество. Бродяга просто молчал и едва заметно улыбался, внимательно наблюдая за людьми. Казалось, что он всю жизнь смотрел на этот мир сквозь дымовую завесу.

Когда на улице стемнело, и появились яркие звёзды, бродяга бесшумно поднялся, и, кивнув Брону за стойкой, под взгляды десятков глаз вышел из таверны. Высокий и крепкий, с сияющими, такими добрыми, почти детскими глазами, он был ещё молод. Но спутанные волосы с проседью, старая рубаха, превратившаяся в лохмотья, плащ с оборванным подолом, спутанные волосы, щетина и испачканное лицо прибавляли ему лишний десяток лет.

Странник непринуждённо засунул руки в карманы и направился в сторону городской реки. Без страха перед ночными головорезами он размеренными шагами проходил через тёмные закоулки, рассматривая всё на своём пути, будто весь город был его собственным домом. Он любовался магическими уличными фонарями, заглядывал в окна одноэтажных домов. Достав трубку, он с улыбкой смотрел, как свет поцелуями поблёскивает на глине. Прохожим он мог показаться сумасшедшим... Снова раскурив трубку, бродяга стал считать собственные шаги, он прислушивался к голосам, доносившимся из трактиров, ощущал своей кожей ночную прохладу и наслаждался. Наслаждался обычным существованием.

Дойдя до реки, он на мгновение остановился, прислушавшись к плеску воды и редкому постукиванию лодок о причал. В этой части города звёзды были особенно яркими. Бродяга снял ботинки, как уже делал десяток раз. Босыми ступнями он ощутил холодную землю под ногами, затем поднялся на причал и сел, опустив ноги в воду. Приятный ветерок играл с его спутанными волосами и заставлял бродягу улыбаться. Положив трубку рядом с собой, он вздохнул с какой-то приятной усталостью.

- Я знаю, что ты здесь, - хрипловатым голосом произнёс бродяга и обернулся назад. Из густой тени складского дома с испуганными круглыми глазами высунулся тот самый старичок из таверны. Шёл попятам, отдавшись любопытству.

- Я просто… просто интересно, - поспешил он и, забыв о страхе, зашагал прямиком к страннику.

- Мне тоже, - вдруг вставил мужчина. – Мне тоже интересно…

- А? – сухонький старичок плюхнулся рядом с бродягой, в непонимании глядя в его светлые глаза. Но тот ничего не говорил, просто смотрел на изрезанное морщинами лицо старика, словно изучая. – Кто ты?

- Я… - бродяга, задумавшись, поднял голову и целую минуту смотрел на звёзды. – Два дня назад одна девушка в трактире назвала меня шаманом. Мне понравилось.

- Так ты – шаман?

- Я – шаман, - прошептал странник.

- Нет… - старик помотал головой. – Кто ты на самом деле? Ты маг, верно?

Бродяга медленно повернул голову и пристально на него посмотрел. По коже старика пробежали мурашки. Осознавал ли он, что в эту минуту он стал первым, кто заговорил с этим странным созданием? Старика тянуло к нему, необъяснимо, неосознанно. И он понял, почему: глазами бродяги смотрела сама Тень.

- Я не маг, - произнёс странник так тихо, будто не желая тревожить ночную тишину и боясь спугнуть это тонкое настроение, вдруг зародившееся у него в сердце. Он впервые испытывал наслаждение общением.

- Ты… ты дух? – в странном возбуждении спросил старичок, заворожённый взглядом светлых горящих глаз.

- Ты и сам знаешь ответ.

- Как… как ты попал в наш мир? Зачем?

Странник отвёл глаза и, опустив голову, посмотрел на тёмную воду. Кажется, он и сам не помнил, как попал в этот мир, в это тело… И не хотел вспоминать: ему слишком нравилось быть здесь, и он не хотел задумываться о том, каким образом это случилось. На его лице вновь засияла улыбка.

- Я живой и не делаю зла… Разве что-то ещё имеет значение?

Старик ничего не понял, но кивнул в ответ. В молчании они продолжили любоваться звёздным небом. Кем бы ни был этот странный человек, находится рядом с ним было приятно. Едва ли он стремится к разрушению или хаосу… Светлые глаза не врут – этот бродяга слишком любит жизнь.

Кай стоял у подножия колоссального сооружения — статуи Андрасте, высеченной в поверхности Мердейна. За спиной Кая лежало море из красного песка, пылающего под гнетом солнца. Мёртвая земля. Брошенная Создателем, она была оставлена на растерзание порождениям тьмы. Моры одни за другим прокатились по Андерфелсу. Они впивались в него клыками, выворачивали наизнанку, рвали на части. Равнины превратились в пустыни; города — в пепелища. Жизнь стала миражом, дрожащим над раскалённой поверхностью красного, как кровь, песка.

Статуя Нашей Владычицы. Высеченная в белых скалах Мердейна, Андрасте казалась облачённой в свадебный наряд. Солнце щедро поливало её светом, заставляя ткани платья сиять, подобно тысяче бриллиантов. Широко раскинув руки, Андрасте стояла посреди песков. Казалось, Невеста Создателя стремится обнять обглоданную Морами землю, прижать её к сердцу и исцелить.

То была жемчужина среди застывшего моря хаоса и смерти.

Но Кай не преклонял колен. Солнце жгло его бронзовую, почти красную, как песок под ногами, кожу; ветер рвал каштановые волосы, резал лицо, стремился выцарапать золотистые глаза.

Кай стоял прямо.

Высоко подняв голову, он вглядывался в далёкие очертания лица Владычицы. Кай смотрел на неё без благоговения и страха, но с уважением и смирением. Он был андерцем, и, как любой андерец, Кай почитал Андрасте. Говорят, что вера в Создателя гнездится в крови жителей Андерфелса. Кай был не согласен. Он не знал своих родителей, не знал, что за кровь те влили в его жилы. По мнению Кая, вера жила в самой земле его опустошённой родины. Эта земля вскормила его, и через её дары вера в Создателя проросла в сердце Кая.

«Сегодня День Всех Душ — день, когда мы поминаем тебя, — обратился Кай к Андрасте. — Лучшего времени для разговора и не придумаешь, а?.. Впервые я пришёл в Мердейн с окровавленными руками. Прости меня за это.

И за то, что не раскаиваюсь в содеянном.

Я нарушил людские законы — не твои. И люди преследуют меня, стремясь покарать. Заслуживаю я того или нет.

Я не боюсь смерти.

Но не хочу отдавать себя им на растерзание.

Я пришёл в Мердейн, чтобы вверить свою жизнь не в руки Создателя, но в твои. Не сочти это за святотатство. Когда-то ты была человеком и, в отличие от своего мужа, понимаешь не только наши души, но и сердца.

Пусть будет так, как решишь ты, Андрасте. И если ты изберёшь для меня смерть… Я приму свою судьбу без возражений.

Что скажешь?»

Ответом Каю было молчание.

Прошло не много времени, прежде чем преследователи нагнали Кая. Он увидел их издалека, но не сдвинулся с места.

Их было трое. Одетые в сине-серые цвета Ордена, они шли так, будто само небо обязано им.

Серые Стражи.

Приблизившись, серые окружили Кая. Их лидер — отличимый по крыльям грифона на шлеме — заговорил.

— Ты заставил нас побегать, — произнёс он с орлесианским акцентом.

— Я не рассчитывал, что вас остановят препятствия на пути к Мердейну, — ответил Кай. — Хоть и надеялся на это.

— Твои надежды не оправдались. — Орлесианец обнажил клинок. — Теперь тебе не сбежать от своей судьбы.

— Я никогда не пытался. — Кай улыбнулся. — Я шёл к ней навстречу.

— Кровь нашего брата будет отомщена! — прогорланил другой серый. Андерец, огромного роста.

— У вас есть на то право, — сказал Кай. — Я не хотел его убивать, но не сожалею, что пришлось.

— Я заставлю тебя сожалеть…

— Помолчи, Ахим, — прервал андерца орлесианец.

— Решил поиграть в героя? — обратился он к Каю. — Захотел остановить стража, исполняющего приказ? Твои действия ничего не изменили. Мужчина, "спасённый" тобой, сполна уплатил свой долг Ордену. Андерфелская псина… Из-за таких как ты, Первый Страж до сих пор не может воссесть на трон.

— Поиграть в героя? — произнёс Кай. — Нет, я не герой. И не хотел им быть. Я не осуждаю Орден, не борюсь против него. Я увидел насилие и пресёк его. Только и всего.

— А теперь ты поплатишься за это жизнью.

— Моя жизнь в руках Андрасте.

Кай обнажил меч.

Первым, на него налетел андерец, вооружённый секирой. Кай пригнулся, и секира со свистом пронеслась над его головой. Не думая, Кай вонзил меч в ногу гиганта, в неприкрытое место, между сапогом и кольчужной юбкой, и тут же выдернул клинок. Андерец взревел и с грохотом повалился на землю, подняв облако красной пыли.

Кай повернулся к следующему противнику.

На этот раз они напали вдвоём: орлесианец, с мечом в одной руке и огромным, в пол его роста, щитом в другой; и не произнёсший ни слова эльф, крутящий в ладонях два кинжала. Желая перехватить инициативу, Кай бросился на орлесианца. Тот загородился щитом, вмиг превратившись в непреступную крепость, а эльф, оказавшийся за спиной Кая, не преминул воспользоваться моментом и кинулся вперёд. Кай, который притворился, что хочет атаковать орлесианца, только этого и ждал. Развернувшись, он со всей силой рубанул мечом по груди эльфа. Кожаный доспех не выдержал удара, и в лицо Кая брызнула горячая кровь.

Кай вновь повернулся.

Меч, подобно молоту, ударил его в бок. Кай чувствовал, как лезвие клинка проходит сквозь кожу, рвёт мышцы, крошит кости, превращает в кашу органы. От невыносимой боли Кай выронил оружие, а когда лезвие клинка вырвалось прочь из его тела, упал навзничь.

Солнце стегнуло Кая по глазам; он прищурился, но не закрыл их.

«Я хочу видеть небо, когда клинок пронзит моё сердце, — решил он. — Подарить мне смерть у твоих ног, так ты решила, Андрасте?»

Пророчица не дала ответа.

В тишине, прерываемой лишь стонами поверженного Каем андерца, и лязгом доспехов, приближающегося орлесианца, раздалось шипение. С трудом приподняв голову, Кай посмотрел на его источник — рану у себя в боку. Вместо крови он увидел, как из раны вытекает зелёная слизь. Но она текла не вниз, а вверх. Постепенно, из неё образовался пузырь, зависший над телом Кая.

— Создатель… — прошептал подошедший орлесианец.

Пузырь лопнул, взорвавшись вихрем зелёного пламени. В мгновение ока, орлесианца не стало. Когда огонь утих, Кай обнаружил на месте раны рубец. Боль ушла. Кай попробовал подняться и легко встал на ноги.

«Это… магия?»

— Демон! — закричал раненный андерец.

Используя секиру, чтобы подняться, он, перенося вес на здоровую ногу, двинулся на Кая. Растерявшись, Кай отступил, выставив вперёд руку.

Зелёное пламя охватило гиганта. Пожрав его, оно не оставило даже пепла.

Кай перевёл взгляд на эльфа, но тот был мёртв. В нерешительности, Кай направил на него руку. Зелёный огонь беспрекословно исполнил приказ.

Кай стоял один посреди красных песков.

«Таков твой ответ, Андрасте?»

Ничто не прервало тишины.

Я начал поиски с Арфистова Брода и двигался дальше на юг. Разумнее всего было расспрашивать в тавернах, но всякий раз, когда я ставил кружку пива очередному болтливому пьянчуге, на меня как из ведра начинала литься несусветная чушь.

Один прощелыга, закатывая мокрые глазенки, называл Галтана Фейна исполином, с налитыми кровью глазами прошедшегося через лесной массив, вырывая из земли деревья, как морковь, и напугавшего до смерти боевых мабари, пущенных за ним в след.

Другой – причитал, что мальчишки подобной дерзости еще никогда в деревне не видовали, и что за одну ночь паршивец, истово гогоча, поджег трактир, обчистил местный гарнизон, намалевал на входе в церковь неприличности и зачем-то покрошил в солому огородное пугало, после чего сбежал в лес, где его никто не смог отыскать.

Третий, очень подозрительный тип, уверял, что никакого Фейна и не было вовсе, что придумали его хитрые долийцы, чтоб пугать неразумных селян и не пускать в свои «владения».

Четвертый же божился, что Галтаном назвался ему вышедший из подлеска со стороны имперского тракта милейший старикан, угостивший терпким элем из бурдюка и попросившегося на ночлег, где всю ночь почему-то подвывал на луну, а под утро и вовсе растворился в воздухе.

Все это время до самого Бресилиана меня вело едва ли связывающее собой множество разрозненных образов имя. Утешало то, что я все же лично видел его обладателя, и не ошибся бы, увидев снова.

На окраине западного Бресилиана мне пришлось расставить свой скромный лагерь в одиночестве, разбавляемом лишь молчаливым и верным Рональдом. Мы уже было легли – пес устроился у входа в палатку, а я забрался в спальный мешок. Но не прошло и получаса, как мой четвероногий друг вскочил и забегал вокруг лагеря, заливаясь звонким, встревоженным лаем.

Я вылез, держа наготове арбалет, и стал следить за мабари. Очень скоро лай Рональда превратился в рык, а потом в сдавленное, пристыженное поскуливание. Когда же пес совсем замолчал и припал к земле, от самой темной тени, выделяющейся в лунном свете среди деревьев, отделилась тень поменьше и двинулась к нам. Испуганная собака задом отползала поближе ко мне, сверля взглядом высокую фигуру в плаще.

Галтан остановился в десяти шагах от кромки леса, откинув капюшон и пристально глядя на меня. К кинжалу даже не притронулся. Освещаемое луной его истерзанное шрамами, грубо-слепленное лицо казалось вырезанным из дерева. Я держал его на прицеле и молча терпел острый взгляд поблескивающих, как вода на глубине колодца, черных глаз. Внезапно, Фейн улыбнулся, кривой, клыкастой улыбкой, буквально оживившей его страшную физиономию.

Я опустил арбалет.

- Значит, все-таки нашел меня, старина… – прохрипел Галтан добродушно, почесав небритый подбородок. Сделал пару шагов вперед. Рональд тихо заворчал, на что ночной бродяга погрозил ему пальцем, но ближе не подошел.

- Тю-тю-тю, ты соба-ачку завел, - тоскливо проныл он, - помнить надо, что у меня нелады с собаками.

Склонив голову на бок, он следил за моим псом, похожий на хитрого зверя, который не раз сталкивался с охотниками и справлялся неизменно. Этот тип умел скрываться, легко ему было сгорбиться и зарыться в тряпки, изображая старикашку, сухопарой фигурой, лицом скрытым повязкой и вибрирующим голосом обманывая людей, делая себя то безобидным, то безобразным. И в эти темные времена, здесь, в Ферелдене он стал трактирной байкой – призрачный разбойник, нападающий на путников в глуши, бродящий по лесам и пугающий, словно гадкий демон… Среди деревьев он растворялся лучше любого воришки в трущобах Денерима.

Никто не знал, кем был Фейн и откуда он взялся в этом расколотом мире, но его имя стало нарицательным, а слухи о нем добрались до самого Орлея… и все же был человек, заземлявший призрачность созданного образа и связывавший его с реальными именами и событиями.

- Ты заслужил славу, которая лишь затрудняет поиски, - покачал я головой, - я решил, что мне понадобится пес - тебя учуять.

Фейн скривился и присел на корточки, на лице его появилось скорбное выражение.

- Столько лет прошло, а собаки все мрут от страха и готовы перегрызть мне горло… - печально промолвил человек, бывший когда-то оборотнем. В его глазах не было и намека на звериную желтизну. В остальном Галтан Фейн – бродяга без имени, оставался по прежнему верен своей звериной натуре, много лет державшей его в плену ярости и жажды охоты. Тело вервольфа он обрел юношей, а избавился от него уже стареющим мужчиной. И хотя ярость отпустила его, остались рефлексы и чутье, и страх города. Чуть больше одиннадцати лет назад он освободился от проклятья, с которым не готов был расстаться до конца. Бродячим оборванцем он пришел в мой дом в Денериме, рыдая что-то о нашем родстве и только теплившаяся в груди надежда помогла мне увидеть знакомое лицо под слоем грязи и шрамов.

Галтан Фейн – урожденный Джон Парнелл был возлюбленным моей сестры. И они пропали вместе. Но все, что ему оставила память о юной Амелии – ее искаженное мукой лицо. Он не мог поверить, что она не вернулась в наш дом в столице. Не мог поверить, что ее нет. А я не смог сказать ему, что тело сестры нашли в лесу растерзанным… и не винил его. Лишь пытался приучить к жизни в городе, но…

Городской шум угнетал дикаря, собаки норовили броситься на улицах, а люди сторонились его уродства. И однажды он ушел. Оставил записку о том, что искать его следует под именем Фейна, если он понадобится… Понадобится.

Я не был уверен, что он откликнется на старое имя.

- Зачем ты искал меня? – глядя на меня снизу вверх, спросил Галтан Фейн.

- Джон, - позвал я, и Бродяга вздрогнул, - ты вспомнил, что случилось тогда?

- Нет, - отрезал Галтан, и встал, вытянувшись во весь рост, - но я знаю, что она жива.

- Ты все еще не нашел ее. Столько лет…

- Это ничего не значит! – прорычал Галтан сквозь зубы, - я буду искать! Бывшие оборотнями оставляют особый след… я смог найти многих, кого преследовала Ярость. Найду и ее.

- Я знаю, - вздохнул я, подходя к сути, - у тебя дар. Чутье, которое дано немногим.

И, поправив знак у себя на груди – обведенный извивающимися лучами глаз, очень похожий на церковное солнце Создателя - произнес, как можно более искушающе:

- В наше темное время многие хотели бы заполучить твой талант. Может быть, если такая ищейка не откажет нам в помощи… Искатели помогут тебе?

Кевин родился в 14 год века Дракона в семье обедневшего дворянина. Семья была знатная, но четвёртый ребёнок оказался им в тяготу, потому мальчика отдали на попечение бездетной тёти по материнской линии – Эрибет Бернье. Ещё ребёнком он проявлял немалый интерес к воинскому искусству, обожал проводить время с солдатами гарнизона, заметив его увлечение военным искусством, тётя записала мальчика в ряды шевалье, и пока Кевин рос, его «служба» шла в гору. Практически участвовать в своём продвижении начал только в двадцать. До этого момента Кевин успел жениться на юной дочери барона Анри Готье ― Милен Готье, и обзавестись наследником, а тётушка на свадьбу любимому племяннику подарила большое имение в Вал-Руайо, куда он немедленно селится с супругой. В 35 год века Дракона готовился ступить вместе с Императорской конницей в земли Ферелдена, дабы помочь войскам королевства справиться с нависшей над Тедасом угрозой пятого Мора, но этого не произошло. В тот же год родилась его дочь Шанталь. В 37 год века Дракона в Ферелден уезжает жена Грамона, Милен, поддержать кузину в послеморовое время, там и умирает от чахотки. Баронессу не довозят до Круга магов. Сэр Грамон, не справляющийся с землями жены, оставляет имение под присмотром сенешаля и начинает стремительное продвижение по службе, вследствии, достигает успехов. К событиям Dragon age: Inquisition, имеет длинный послужной список, возглавляет войска Императрицы и выступает против тирании Шалонса, имеет репутацию настоящего патриота Империи.

Малословен, задумчив, в общении отстранён, среди рядовых солдат его звали ― «muet» (франц. немой). Остроумием не отличается, хотя вполне может улыбнуться в ответ на какую-нибудь шутку. Женщинам особо никогда не нравился, да и сам он на женщин не падок. Мало жалует разговоры не по делу. Серьёзен. Начитан. За всё это не был особо любим вольнодумными молодыми орлесианцами и светским обществом, но уважаем бывалыми шевалье.

Активируется через какое-то время после победы над Шалонсом. Кевин получает известие о том, что его имение в Вал-Руайо разгромлено фанатиками. Грамон сообщает о своём намерении разузнать, что да как, не пострадали ли его дети и т.д., Инквизитор же может предложить свою помощь, во всяком случае, сэр Грамон своё узнает. В ходе квеста первым делом Инквизитор и Кевин попадают в имение, где находят сенешаля Геральда в полуобморочном состоянии, тот сообщает компании о том, что как только началось нападение, закрыл детей и их пожилую нянечку в подвале поместья. В подвале оказывается лишь труп нянечки. Осмотрев трупы фанатиков, узнаёт, что это наёмники, через Варрика находит их базу, где и находятся его дети.

Не очень понял что требуется.У всех скилы,локации и классы.У моей фантазии нет даже имени, но если ваш Орлей-Франция,то где тогда,спрашиваю я вас,развеселые мимы?=))

Небольшой, чуть чадящий костерок, радостно вспыхнул, и щедро брызнув искрами в ночное звездное небо, выхватил из темноты лица двух путников. Один из них резко встряхнул головой, словно пытаясь отогнать от себя подступающую дремоту, а затем поинтересовался:

- Так когда, ты говоришь, это произошло с тобой в первый раз? Когда все это началось?

Вопросы прозвучали нарочито громко, даже требовательно, разбивая вдребезги и без остатка давно затянувшееся молчание.

- Началось? – тихо поинтересовался второй,задумчиво оглядел свой нелепый наряд и поправил берет на голове – Началось? Я скорей задаюсь вопросом, когда это закончиться.

- Ты уходишь от ответа.

- Вовсе нет! Скорей это твой вопрос порождает собой новые вопросы вместо ответов. Забавно, правда?

Над костром повисло тягостное молчание. Забавно явно никому не было.

- Ну ладно, хорошо, я расскажу тебе с чего все началось, но ты обещай, что не станешь плакать о моей горькой судьбе, пока я не закончу, идет? После – ты можешь рыдать, сколько тебе влезет, но не при мне. Я, знаешь ли, все - ещё мим. Мим, вызывающий слезы – жалкое зрелище!

Так и не найдя на лице собеседника и тени улыбки, владелец нелепого костюма тяжко вздохнул и начал свой рассказ:

- Знаешь, один мудрый когда-то сказал…

«Один мудрый когда-то сказал, что людям жизненно необходимы лишь две вещи: хлеб и зрелища. Не знаю, кто это был, но думаю, что он был чертовски прав.

Наш табор исколесил сотни дорог по всей стране. Мы давали представления, чуть ли не в каждом мало-мальски крупном городе или деревне. Всюду нас встречали как желанных гостей. Мы въезжали в города с помпой и шиком, а по пятам за нами всегда катились веселье, улыбки, радость и смех. Эх, что было за время!

Мы давали представление, от силы два-три, и, не успев надоесть публике, укатывали прочь. Ах, что за представление это было, что за номера! Наша труппа всегда брала не зрелищностью или реквизитом, а актерской игрой. Даже наш силач, не обладая совсем уж удивительной силой, когда жонглировал гирями, корчил такие потешные рожи, что народ просто покатывался со смеху.

Все номера были хороши, но вот мой номер… Ха! Я никогда не забуду, как публика скандировала мое имя, бросая на импровизированную сцену цветы и монеты.

Я играл рыцаря, который спасает прекрасную принцессу из лап страшного чудовища. Сначала я делал вид, что мой герой перепутал принцессу и чудовище, и принялся по ошибке спасать чудовище. Все это без слов, только жесты и мимика, только актерская игра! Представляешь? Публика при этом просто рыдала от смеха! Ну а потом, в конце, я сражался с монстром и отрубал ему голову. Это было не сложно, в костюме сидело двое наших младших ребят и они просто эдак слегка пригибались, чтобы я их не задел. И р-р-раз! Голова чудища летела в толпу, а из нее сыпались красные опилки. Ну и потеха была, скажу я тебе.

Специально для этого номера, кто-то из наших, я хоть убей не вспомню кто, нашел для меня тот самый меч. Острый и грозный на вид, он был удивительно легок. Сотни репетиций и тысячи выступлений, а я, совсем непривычный к оружию человек, даже не натер себе мозолей об его рукоять! Просто удивительно!

Однако более удивительными, с тех пор как я его получил, стали мои сны. Яркие, красочные, в них я все время кого-то спасал, и раз за разом сражался с чудовищами. Грохотала публика, не смолкали аплодисменты, а я все разил их одного за другим. Люди подходили ободрить меня, кивали головами, одобрительно трепали за плечо, улыбались, а я все разил монстров снова и снова. И шутил я при этом так весело, что сам начинал смеяться. Правда, шуток на утро, не мог вспомнить ни одной.

Ну, а потом. Ну, ты знаешь. Стража, арест, обвинение, тюрьма и побег. Говорили, что сотни свидетелей видели меня с этим мечом на площади. Говорят я хохотал как сумасшедший, бормотал околесицу, кланялся во все стороны как перед зрителями и…и убивал. Семь человек. Семь и среди них один ребенок! Потом выяснилось что в городах, где мы выступали до этого, тоже были убийства. Не так много, но были! И их тоже приписали мне! По крайней мере так мне сказали. Но, всеми богами клянусь, я этого не делал! Я всю жизнь дарил людям лишь смех и радость, я не убийца! А сны…ну сны ведь это всего лишь сны, верно?»

-Выходит что ты…

-Выходит? Позволь узнать, что у тебя там выходит, наивный тугодум? Ха-ха! Боги, до чего же ты нелеп и карикатурен! Великий герой, рыцарь без страха и упрека, спаситель мира! Ну что за нелепица? Неужели ты только сейчас понял? Неужели мне все надо объяснять? Ха, либо я просто гениальный актер, либо ты просто таки уникальный глупец. Да! Да-да-да! Не было никакого заколдованного меча, не было никакой одержимости. Ты вечно ищешь в людях демонов, когда они творят зло, забывая при этом, что сами люди могут быть злом. Ну что, теперь-то доходит? Я убивал их. Я! Я просто-напросто убивал их. Всю жизнь я дарил публике фальшивые эмоции, но в один прекрасный момент понял, что эмоции и вдохновение надо откуда-то, да черпать. И клянусь своей актерской карьерой, когда я выходил в ночь и начинал творить, эмоции били через край!

Быть может, антиванские Вороны самые знаменитые и самые дорогостоящие убийцы Тедаса - но не самые деятельные. Эта сомнительная честь принадлежит Теням Императора, личной группе убийц, которые служат орлесианскому трону. Тени работают почти исключительно против других аристократических семей Вал Руайо. Кто они есть, никому не известно, даже правящему императору, и кое-кто при дворе считает их мифом. Убийцы проникли в жизнь аристократов, работая дворцовыми слугами, фрейлинами и, в одном нашумевшем случае, даже управителем двора.

Пролог.

Инквизитор Ирай Деора — на вид пожилой человек, лет шестидесяти, гордый, сдержанный в поступках, за многие годы службы на благо Великой Церкви зарекомендовал себя как умелый лидер и друг Церкви. Когда орден Инквизиции возродился, Деора в открытую сообщил о своих симпатиях ордену и одним из первых решил выйти из рядов Церкви и присоединиться к Ордену.

Внешность Деора для незнакомых с ним людей, может показаться отталкивающей. На лице видны глубокие мимические морщины. Волосы у него седые коротко выбриты, что при его худощавом лице придает ему иногда вид ощерившегося старикана.

Детство провел неподалеку от предела Андорала, а после разорения деревни отправился на юг через Нахашинские Топи и прибился к возводившейся в районе Западного Пограничья, церквушке. Там он дослужился до клирика, но дальше его продвижение остановилось. Спустя несколько лет его перевели в архивы церкви Вал Шевэн, которые он и возглавил, став старшим. За годы его плодотворной работы архив стал одним из самых обширных среди Церкви Андрасте, а его организация по сбору сведений уже снискала уважение даже за ее пределами.

Ко времени возрождения Инквизиции, Деора уже несколько лет поддерживал связи с церковью Империи Тевинтер, в поисках новых материалов для своего архива. Из-за чего все чаще вступал в споры с Великим Собором, который все же закрывал глаза на его дела, учитывая, что работа была его направлена на пользу архиву, еще принадлежавшему Церкви Андрасте.

После возрождения ордена Инквизиции, уже Инквизитор Деора перевел весь свой архив под крыло новой организации, чем естественно заслужил уважение в ордене, а Великому Собору ничего не оставалось делать, так как никто кроме Деора не понимал как управляться с таким сложным органом, а на горизонте появились проблемы серьёзнее.

Когда над Тедасом разверзлись небеса и хлынули демоны случились события которые описаны ниже.

Рассказ

Инквизитор Деора стоял возле окна и смотрел, как внизу суетились рабочие, воздвигающие укрепления и расчищающие площадь от лавок и другого мусора чтобы столпившийся народ мог уместиться в начерченный вокруг площади круг. Глазами он был с ними, но мысли его были здесь, в этой комнате. Он давно научился жить в двух измерениях, как член ордена Инквизиторов и как простой человек, каким он был когда-то. В этом мире он был надеждой и опорой верующих и ищущих спасение, таковым ему и следует оставаться до самого конца.

Дверь заскрипела, и в комнату осторожно вошел инок Рицели.

- Ваше преподобие, Инквизитор Деора, - голос его слегка дрожал, но он не старался понравится или выслужится перед высоким чином, скорее обстановка за стенами поселения отбрасывала тень на его правильно поставленную речь богослова. - жители волнуются, их пугают звуки которые раздаются из-за стен, и они просят чтобы им разрешили вернуться домой.

- Инок Рицели, - Деора прервал свои размышления и повернувшись лицом к иноку расправил его плечи. - сильна ли твоя вера брат? - Рицели молча склонил голову и начал губами перебирать воззвание к Андрасте. - Вижу, что сильна. Так поделись ею с жителями, напомни им что жизнь их, как и смерть их - в руках Создателя, и пусть не страшатся они демонов ибо вера наша сильна как никогда, а враги наши уж познают кару небесную и огонь праведный будет выжигать порождения хаоса яростным пламенем!

Рицели почувствовал, как волосы на его теле зашевелились и по телу побежали мурашки. Он на миг лишь оторвал взгляд от пола и заметил как заблестели глаза у Инквизитора Деора пока тот произносил свою речь, как пробежала по комнате волна праведного ветра, как ярко засияли свечи, как растянулись по комнате тени. Инквизитор замолчал.

- Все сделаю, все как требуется. - Уже без колебаний проговорил инок и кивнув, вышел из комнаты, оставив после себя лишь удаляющиеся шаги по лестнице.

Комнату снова заполонил мрак. Инквизитор Деора расстегнул верхние пуговицы воротника и нащупал на груди старый шрам. Для всех кто его видел, это был просто старый порез грубо сросшийся угловатый и довольно таки безобразный. Однако, для Деора это был не шрам вовсе, а награда, медаль за отвагу, кубок чемпионов, его победный марш отмщения и тюрьма для его желаний.

Много времени прошло с тех пор, как еще подростком будущий инквизитор в первый раз попробовал силу магии Крови, чтобы отомстить за смерть своих родителей, за разграбление его деревни, и еще за многие невзгоды которые ему пришлось пережить до того момента, как он станет достаточно силен, чтобы совершить месть. Каждый день с тех пор запирается в этом шраме и каждая ночь.

Магия Крови — это одно из самых сильных желаний которые может испытывать смертный или бессмертный. Маги отведавшие силу магии Крови говорят что нет ничего более волнующего, более восхитительного чем это темное знание. Даже жажда крови у вампиров не на столько сильна. Ни на мгновение Деора не позволил этому желанию разорвать оковы своего заточения и вырваться наружу. Вера сильней. Инквизитор Деора - сильней.

- Какой волнующий финал я для себя выбрал, какая ирония. - Размышлял Деора. - Сколько там народа собралось, тысячи три — четыре? Может больше. Все они верят. И все они погибнут ради веры. Да — они погибнут в неведении, я же останусь ждать справедливого наказания, которое несомненно последует из самого сердца так мной любимого ордена. Лишь бы задуманное получилось, лишь бы все не в пустую.

Неделю назад, он отправил курьером послание в орден Инквизиторов, о том, что портал хаоса, который появился неподалеку будет закрыт, и приложил описание ритуала магии Крови, который он проведет и имя того Инквизитора от которого примет смерть в расплату за ритуал. (этим инквизитором будет наш героя\героиня)

Через несколько часов все уже закончилось. Крики селян стихли, портал был закрыт. На площади осталась лишь разбросанная одежда. Все пошло в дело: и кровь, и плоть, и кости, и души, и воспоминания.

Все как когда-то. Именно этот ритуал будущий Инквизитор Деора провел чтобы отомстить убийцам. Их тела разложились, души были разорваны на куски, а воспоминания скормлены демонам. Чтобы уничтожить несколько бандитов, оказалось достаточно их собственной крови и тел, чтобы закрыть портал - понадобится куда больше.

Заплатить пришлось огромную цену и сил почти не осталось. Главное теперь было дождаться своего проводника в иной мир. Деора дождался.

Инквизитор Деора принял смерть с достоинством. Хотя разговор у них был долгим, никому точно не известно о чем они говорили. Это был первый случай, когда наш герой не был уверен, что поступает правильно, в конце концов, Деора мог в будущем сам возглавить Орден.

Однако, тот факт, что Деора всю свою жизнь скрывал свою магическую силу и способности к магии Крови от Церкви, отложило отпечаток на его смерть. После смерти, Деора стал призрачной тенью, которая будет сопровождать нашего главного героя игры, минимум пока порядок не будет восстановлен.

Кошмары, видения, скользящий шепот в тени — вот что будет сопровождать нового верховного Инквизитора. Незримый советник с богатым жизненным опытом, временами проверяющий нашего героя на его моральные установки, на его волю, на его веру.

Тут рассказ заканчивается и идут размышления о самом персонаже или - Эпилог.

Сможет ли наш герой целиком и полностью доверять Инквизитору Деора — вопрос. Думаю, в отношении главной проблемы их цели схожи — закрыть разлом, однако в отношении политических, религиозных и других социальных вопросов, которыми предстоит заниматься нашему герою, тут все будет не так однозначно. Инквизитор Деора разглядел в нашем герое потенциал лидера, и так как по возрасту он годился в сыновья, то, вероятно, так он и решил к нему относится. Стать для нашего героя отцом, которого Деора потерял в детстве сам, и в то же время самому обрести в лице нашего героя — сына\дочь которого\ой у него не было.

Как оказалось Деора маг, но в то же время и верит в Церковь, недолюбливает магов круга, а магов которые бегут из круга и магов крови ненавидит и помогал уничтожать. При этом он сам является магом Крови, но так как рос в семье верующих, с детства разделял ценности Церкви, и возможно из-за этого сторонится использовать магию так как остальные маги, получается что магией он пользовался за всю жизнь только два раза, по крупному и если считать то о чем вообще следует упоминать. А среди магов такое редко встречается.

Деора ценит знание и информацию и будучи в детстве практически отрезанным от книг и архивов, которые стали ему доступны позднее, стал собирать свой архив и свою организацию по сбору информации.

Однако, спасибо что прочитали мой второй вариант идеального спутника для моего главного героя игры.

Изображение - адаптированное. Автор оригинала - http://dottorfile.deviantart.com Mirko Failoni and Inner Void Interactive

Пролог - 227 слов

Рассказ - 804 слова

Эпилог - 212 слов

Солнце, столь яркое и непривычное, слепило до боли в глазах, несмотря на черный мешок на голове. Сколько он провел времени в тюремном блоке? Как долго стражники травили его, посмеиваясь, рассказывали истории о дружках-преступниках, которых насадили на свои мечи? Глупости…ни один из стражников не знал, как следить за своим орудием, не говоря о хоть каких-то навыках фехтования. Но травить зверя в клетке было всегда забавой слабых духом людей.

-Эй, открывай глазки принцесса, - сквозь пелену света прогавкал отвратный голос, сродни орлесианской швале. – Давай, потерпи немного. Люд хочет видеть сегодня мертвого отступника!

После этих слов хозяин неугомонного рта, а также несколько его дружков хорошенько засмеялись, видимо удивившись искрометной мысли своего начальника.

«Пятеро. Их должно быть пятеро. Двое держат меня под руки. Один впереди, видимо старший по званию. Двое сзади, замыкают парад», - начал рассуждать про себя конвоированный, но прислушавшись к громыхающим доспехам, дополнил – «Нет, сзади трое. Один не смеялся».

Пройдя возможно не один квартал, чтобы привлечь внимание большего количества народу, преступника наконец-то привели к плахе. И лишь сейчас сдернули уже надоевший мешок с головы.

Момент полной слепоты был встречен недовольными возгласами и гнилыми овощами, которые, как это было принято, полетели в преступника. Брань и просьбы к Создателю устроить ад убийце наполнили площадь. Лишь теперь предмет ненависти мог рассмотреть толпу… Старики…взрослые…даже дети собрались посмотреть на зрелище. Правосудие, так это называется, когда на милость толпы отдается человек и когда правда прикрывается для создания порядка.

Монстр! – послышался крик женщины неизвестно откуда. – Чудовище! Демонопоклонник! – продолжались теперь крики отовсюду.

-Тихо! – раздался хриплый от старости и невзгод жизни голос. - Тихо все! Сегодня, мы собрались здесь для того, чтобы совершить правосудие. Этот человек, - рука оратора показала на преступника, - совершил не просто злодеяния против живых, но против того, чему учит нас церковь. Он обвиняется не только в убийстве и всевозможных грабежей, что стали столь частыми в нашем мирном городе. Но он обвиняется в связях с демонами и применении магии крови!

После этих слов толпа завопила, словно море их ненависти стало вновь подгоняться ураганом вседозволенности.

-Рогвольд. Так звать его. Ранее маг ферелденского круга магов, а теперь наемник, чьими услугами некоторые из вас пользовались. Скажи же нам, что заставило тебя отвернуться от Создателя?

Бывший маг вновь взглянул на толпу, на лица тех, кто кричал наиболее громко и на тех, кто старался лишь подавать вид заинтересованности. Большинство из присутствующих было бедными, у некоторых не было даже обуви, некоторые были больными и их гнойные порезы с мозолями на руках лишь свидетельствовали о непомерном труде. Но все они были хуже тех демонов, в связях которых обвиняли самого Рогвольда. Те хотя бы не отрицали, кто они есть…

-Значит, священник ты хочешь знать, зачем те люди были убиты мною? – наемник повернул голову к старцу. На нём были одеяния столь свойственные всем жрецам Создателя, даже рассвет, изображенный на их робах теперь не мог не вызывать ухмылку. – Взгляни на них. Они обвиняют меня в убийстве своих же господ, но, имей хоть чуточку больше храбрости, расправились бы с ними куда ужаснее. Посмотри им в глаза, что ты видишь? Смирение перед твоей верой? Или же алчность и желание? Желание купаться в роскоши, как те свиньи, что сидят и трясутся теперь в своих хоромах. Каждый из присутствующих здесь считает себя пупом земли и центром мироздания. Каждый готов убить, предать, если это хоть чуточку приблизит их к исполнению своей мечты, - отступник повернул голову к толпе.

Его темные длинные волосы прикрывали глаза, которые по его воспоминаниям были сладко-медового цвета. А некогда юношеская щетина уже давно стала густой бородой. Казалось, что толпа после таких слов должна сама ринуться к плахе и сделать работу палача, но она замешкалась. Их волны накинулись на рифы и боле не могли столь же яростно трепать наглеца, посмевшего сказать им правду. Лица всех стоявших на площади омрачил позор правды, нет ничего ужаснее, чем признать, что ты сам, несмотря на возможность благих устремлений, не гнушаешься умываться в пороке человека.

-Ваших господ убил не я, - проговорил маг, - а другой. Другой готовил ритуал из крови ваших родных и другой устроил кровавое месиво из ваших друзей. Но я не отрицаю, я был таким как он, стремящийся возвысится на миром, а теперь…теперь я просто борюсь огнем с огнем. Я не жду вашего понимания, как и сожаления, я давно…

-Не слушайте его! – прервал жрец, - Он пытаются связать ваши мысли черной магией! Не поддавайтесь его лжи и коварству! Палач!

Сильные руки схватили отступника и положили его голову на каменную плиту, на которой, виднелась красная полоса от предыдущих жертв, и от которой пахло мертвечиной, не говоря уже о холодном дуновении загробного мира.

Рогвольд был готов. Толпа замолчала, либо из-за страха перед жрецом, либо из-за уважения к магу. Тишина повисла на площади, солнце давно ушло из зенита, а смерть жадно потирала руки. Палач неторопливо плюнул на руки, взял топор, и стал присматривать, как нанести удар.

Отступник закрыл глаза и начал считать удары сердца,- «Один-два-три», - оно билось ровно, не схоже с сердцем воина в разгар сражения или вора на своей первой краже.

Рявкнувший палач…вот оно! Топор полетел к намеченной цели…

Звук…ранее не встречавшийся магу, звук схожий с арбалетным, но более…искусственный. Кроме того, топор должен был уже отправить его к праотцам. Что это? Рогвольд поднял голову с каменной плиты и увидел развивающийся флаг с оком. Инквизиция…

Сегодня портовые склады Антива-сити гуляют. Каэтано Керро, капитан Торнадо, дуэлянт и контрабандист, провернул выгодное дело и обмывает успех. На площадке, ведущей к пирсу, расставлены стол и несколько мангалов. Над углями подрумяниваются спидини, на столе – сыр, зелень и чибатта с хрустящей корочкой. В кружках плещется вино. Подходи, угощайся – Торнадо гуляет с размахом.

- …он давно на таможне служит и взятку выдавить умеет, - капитан отломил кусочек сыра и сунул в рот. – Так мои бумаги крутил, сяк… Крысой весь трюм излазил, но не к чему прицепиться! Берет документы, чтоб подписать, а в глазах щемящая тоска. И спрашивает меня: «Где твоя совесть?»

Смех несется над складами.

Взгляд капитана остановился на девушке, идущей мимо с корзинкой рыбы. Торнадо расстегнул и бросил на стол пояс с двумя абордажными саблями, затем подал гитару боцману - пузатому Абану Полведра.

- Изобрази, - подмигнул он и поспешил за девушкой.

Та остановилась, оглядываясь на стук каблуков.

- Ты здесь совсем одна? Не боишься, что кто-нибудь вот так с тобой познакомится? – улыбнулся капитан.

Девушка смущенно прикрылась корзиной. Весь порт знает Торнадо, первого красавца на побережье.

В зеленых глазах Каэди играют лукавые искорки.

- Потанцуем?

Мелодия манит, капитанские руки настойчиво забрали корзину и поставили на мостовую. Девушке остается лишь краснеть, махать ресницами и позволить унести себя в звуки фанданго.

От контрабандиста пахнет морем, кипарисом и чем-то теплым, очень притягательным…

Гитара вздохнула, танец закончился.

- Приглашаю к столу,- капитан не торопится отпускать девичью ладонь. – Абан, развлеки сеньорину. Отвечаешь за нее головой.

- А ты куда? – пробасил боцман.

- По делу, - отрезал Торнадо и исчез между ангаров.

За ангаром Максимилиано Форте было пусто и тихо.

«Благословен Создатель, создавший места укромные для дел важных и срочных…»

От кожевенного склада послышались шаги и Торнадо свернул в тупик.

«Ничего нельзя сделать спокойно!»

- Каэтано Керро, стоять! Ты арестован!

Контрабандист оглянулся и увидел десяток стражников, перекрывающих выход. Руки привычно потянулись за саблями… И нашли пустоту.

- Braska!

- Эй, эльфийский выродок!

Торнадо пошевелился на соломе, поворачиваясь на голос.

«Селедкины сиськи! Достал уже!»

- Заткнись, гомон трюмный! – огрызнулся капитан.

Его злило, когда грязные языки касались его матери-эльфийки и покойной бабки по отцу – тоже эльфийки. Капитан до сих пор не знал выдвинутых ему обвинений. Его бросили в каменный мешок и, похоже, забыли.

Тюремщик городской тюрьмы, с миской баланды в руке, приблизился к решетке камеры-одиночки, приподнимая фонарь:

- Довыпендриваешься!

Торнадо убрал с лица пряди волос, выбившиеся из хвоста на затылке. Волосы были немытыми, но он уже привык. За четыре недели можно ко многому привыкнуть. К запаху камеры, напоминающему о гальюне, к холоду, пробирающему тело, на котором из одежды - лишь шелковые подштанники…

Перепалку прервали шаги и появился немолодой человек благообразного вида.

«Валенсо Перес?! Вот уж кого я не ждал, так это «почтенного» друга моего покойного отца.»

Мог ли в детстве Каэди сказать, что когда-нибудь будет призирать дядю Валенсо? Капитан терпеть не мог лицемерия, ханжества, двойных стандартов – всего, что складывало активную, но безуспешную политическую карьеру Переса, постоянно бывшего чьим-то прихвостнем. Покровитель проигрывал и он искал себе нового. Кроме этого, он скупал по дешевке подпорченный товар и втюхивал его купцам помельче, используя громкие имена своих патронов.

Капитан саркастически улыбнулся:

- Безумно рад визиту. Прости, что не встаю. Местная прелая солома так притягательна – оторваться просто выше моих сил.

Валенсо сунул тюремщику листок.

- Открывай камеру. Чего уставился? Вернуть ему одежду. Живо!

Каким ветром сюда занесло «дядюшку» и почему он приказывает тюремщику – для Торнадо было загадкой. Равно как и то, кому служил Перес после финансового краха своего покровителя Ломбарди, ставленника исчезнувшего Клаудио Валисты. Но пришел он кстати.

Езда в карете по нижнему городу - глупый шик, узкие улочки и крутые подъемы затрудняют передвижение. Но сейчас это позволяло спрятаться от лишних глаз.

- Ты нажил грандиозные неприятности, - лицо «дядюшки» приобрело менторское выражение. – Последней партией стали из Орзаммара ты вмешался в дела влиятельного лица. Считай, что я спас тебя от петли. И это - только ради светлой памяти твоего отца. За тобой целый список «подвигов». Контрабанда, драки... Побеги из-под стражи, не без убийств должностных лиц. Четыре смертных приговора за рубежом! И вот - закономерный результат.

Торнадо приподнял бровь. Ареста в Антиве он не ожидал. Умная лиса не ворует там, где живет. Здесь он давал деньги в нужные руки, обходил таможню… Во всяком случае, ничего такого, концы чего нельзя было спрятать. Сталь? Сумма была слишком мала для гнева акул рынка.

- Произошедшее ты вполне заслужил, - продолжал Валенсо. - Мне жаль твою матушку, она родила сына-балбеса.

«Какая трогательная забота! Лучше бы ты думал о маме, когда твоим патронам нужно было ввезти контрабандный лириум или отмыть деньжат и ты просил меня подсуетиться».

- Через час-другой я буду в море.

- Каэди, ты недооцениваешь ситуацию. Твои банковские счета арестованы, «Стрела» не просто задержана на таможне, а официально конфискована и будет выставлена на торги.

Небритая капитанская щека дернулась. Трехмачтовая красавица «Стрела» была не просто его судном. Она была его жизнью, его миром...

- Что ты сказал?

- Твой единственный выход – немедленно покинуть страну. Я договорился с нужными людьми, тебя переправят в Ферелден. Они ждут в моем кабинете, - Перес отодвинул занавеску, выглядывая из окна...

Перстень с александритом на пальце «дядюшки» показался Торнадо знакомым.

- Благодарю, - он поклонился, чтоб получше рассмотреть кольцо.

«Ах ты, зелень подкильная, лежалка ты матрасная! Вот кто твой новый господин! За границу потянуло?

Перстень Макргафа Ансбургского, чей младший сын родился странно глазастым и смуглым. Конечно, официально причина тому - кровь Аши Кампаны, предка его жены. Хотя, действительно это… Реакция организма графини на антиванское вино. Вернее, на одного любителя петь под ее окнами серенады, вино ко двору поставлявшего. Кстати, из Ансбурга тогда пришлось сматываться быстро.»

Каэди опустил взгляд, стараясь не выдать собственных мыслей.

«За сколько ты меня продал, чтящий память отца? Твою душу на сушу, в трон, в закон, в две тысячи икон, в Андрасте бабушку и загробное рыдание!»

До кабинета их провожали четверо телохранителей, как бы невзначай отсекая Торнадо от возможных путей бегства.

«Вот теперь я ни на креветки чих не поверю в благие намерения дядюшки Переса. Держу пари - это он устроил мой арест».

Окно, под которым стоял помпезный письменный стол, открывало вид на море со второго этажа особняка на террасе Антива-сити. Лучи солнца играли на волнах.

- Малкольм Данаро, - представил Валенсо капитану главу ожидавших его шестерых.

Добротные кирасы и выправка выдавали, что они не случайные наемники с улицы.

Торнадо протянул предводителю руку, тот пожал ее абсолютно равнодушно.

- Можно еще одно одолжение? - спохватился Торнадо, - Мне бы чиркнуть пару строк маме.

- Да, безусловно.

Каэтано подошел к столу и потянулся за пером, стоящим в серебряной чернильнице. Валенсо подал Малкольму какой-то пакет…

И тут Торнадо прыжком взлетел на стол.

- Держите! – прокричал Данаро.

Капитан прикрыл лицо рукой и бросился в оконное стекло.

Приземлившись в заросли самшита и розмарина под окнами, беглец встал и торопливо выбрался из кустов.

Сверху доносился шум. Данаро бранился, Валенсо заверял, что «оттуда бежать некуда, выход только через дом».

Торнадо осмотрелся. Особняк примыкал боковыми крыльями к краю террасы.

- Пьетро, Пабло! - показался из окна Перес. - Ловите его, лоботрясы!

«Уже поймали! Овощ тебе в помощь!» - контрабандист показал разъяренному Валенсо непристойный жест и помчался к краю.

До нижней террасы было очень далеко. Инстинктивный страх подкатил комком к горлу. Внизу зеленые плети девичьего винограда поднимались по перголе, вскарабкиваясь на опорную стену яруса.

Сзади хлопнула дверь, послышался топот ног... Торнадо не стал оглядываться, он раскинул руки и прыгнул.

Было далеко за полночь. В такое время в борделе «Душистая Весна» новых посетителей не ждут - те, кто будут ночевать дома, уже спят, а все желающие уже здесь. Именно поэтому светловолосая эльфийка была совершенно одна, когда ее разбудил стук в окно.

- Кого там демоны носят? – сердито буркнула она спросонья.

- Это я, бриллиантовая моя. Открой.

- Каэди? - шлюха села на кровати, потянулась за масляной лампой-ночничком, и сделала огонек побольше. – Почему не через дверь?

- Так надо. Открывай.

Подойдя к окну, отдернув занавески и открыв его, эльфийка обмерла, глядя на поцарапанное лицо контрабандиста с кровоподтеком на лбу.

- Создатель милосердный! Что случилось?

- То, что называется неприятностями. Помоги мне забраться внутрь.

Девушке пришлось изрядно повозиться, чтоб втянуть Торнадо в комнату. Разорванный рукав куртки капитана был пропитан кровью, в прорехе виднелась насквозь мокрая повязка. Красные атласные шаровары - местами подраны и перепачканы в грязи. Левая нога ниже колена оказалась примотанной полосками ткани к палке, играющей роль импровизированной шины.

Девушка торопливо закрыла окно и задернула занавески. Капитан, придерживаясь за мебель, добрался до кровати, ухватился за спинку и сел.

- Каэди, во что ты влип? Персты Андрасте! – эльфийка была взволнована больше, чем напугана.

Она подошла к нему и села рядом.

- В редкое дерьмо, - зло ухмыльнулся капитан. – Меня теперь закон крепко не любит. Стараниями одного песьего выплевыша.

- В прошлый раз, когда ты так сверкал глазами – это означало вендетту, - взгляд эльфийки стал серьезным и сосредоточенным.

- Все может быть, все может статься, - прищурился, глядя на пламя ночника, Торнадо.

- Это тебя стража искала вечером? Один до сих пор в зале ошивается.

- Видимо, меня. А ты еще спрашивала – почему я не через дверь!

- То есть, тебя здесь нет и не было? – эльфийка нежно прильнула щекой к капитанскому плечу и тут же отпрянула, испугавшись, что там тоже может быть рана.

- Не было, нет и не будет. Ты у меня догадливая, солнышко, - капитан наклонился и устало и нежно чмокнул ее в щеку. – Мне нужны бинты и чистая вода, что-нибудь, чтоб промыть раны. И поесть, желательно жидкого и горячего. Кроме этого, мне надо найти Изабелу, где бы она ни была. Это очень важно.

- Изабелу? Я ее давно не видела. Не имею ни малейшего представления, где она сейчас. Вряд ли она в Антиве. В последний раз Изабела была здесь, в «Весне»… – проститутка на мгновенье задумалась, копаясь в памяти. – Достаточно давно. Кажется, потом ушла в море. С ней были какой-то ферелденец и гном-марчанин – Воррик… Варрик… Вроде бы, ее близкий друг.

- Варрик Тетрас из Вольной Марки? Я слыхал о таком. Что ж, придется искать этого Тетраса – это будет проще, чем ловить красавицу по всем морям. Может, гном знает где она.

Появляется в любой локации, где есть Варрик (по ситуации). Ищет Изабелу, чтоб обратиться к ней за помощью, ему надо угнать свой корабль из доков. Продажу "Стрелы" затягивают, так как продать ее - это упустить из рук то, к чему капитан вернется.

Хочет вернуть (выкупить, угнать… как угодно) свой корабль и отомстить дяде.

Сын антиванского купца (с ривенийскими корнями и примесью эльфийской крови), женившегося на эльфийке. В тринадцать лет сбежал из дому в трюме отцовского корабля – мстить пиратам за смерть отца.

Отомстить у мальчишки, конечно, не вышло и он вернулся домой. Но дальнейшее формирование его характера сложилось исходя из того, что подросток увидел взрослую жизнь без прикрас и решил стать мужчиной в доме, взяв на себя ответственность за мать и ее благополучие. А общество не стремилось давать шансы и деньги сопляку и сыну эльфийки.

В купеческих кругах является… не то чтоб совсем парией, но из-за матери-эльфийки его и так не слишком одобряют (как, впрочем, не совсем одобряли его отца), а его род занятий, образ жизни и отношение к обществу надежно закрепили за ним репутацию «проходимца и неджентельмена», за что ему не везде рады.

Внешность – смуглая кожа, темно-каштановые чуть вьющиеся волосы, большие зеленые глаза. Как правило, ходит слегка небритым. Высокий рост, длинные ноги, выразительная, но не массивная мускулатура. Движется с эльфийской ловкостью и изяществом. В брови пирсинг, по краю уха – ряд сережек-колечек, татуировки на плечах, спускающиеся на руки. Красив. Красота южная, не слащавая.

Оружие - пара спад или спада и кинжал в светских ситуациях. Пара абордажных сабель - в недетских.

Практичен, иногда до цинизма. Хитер. Характер взрывной. Может простить многое, но если его серьезно задеть за живое – возможен выброс агрессии, иногда разрушительной, за что, собственно, и получил прозвище «Торнадо». О последствиях своего гнева иногда жалеет.

Хорош и как лидер дружеской компании, и как руководитель (может быть потому, что в подчиненных видит людей с потребностями, достоинствами и недостатками, а не пешек). Очень хозяйственный – в быту ли, в рамках своего корабля ли. Всегда держит руку на пульсе происходящего, способен легко наладить механизм действия команды и обеспечить ее потребности. Если чего-то не может сам – найдет кому заплатить, чтоб сделали. Умеет создавать комфорт.

Не любит признавать проблемы неразрешимыми. Сложные задачи воспринимает как вызов гибкости собственного ума и хитрости.

Сознательно старается быть позитивистом с близким окружением.

Себя во гневе не любит, четко понимая, что в таком состоянии он способен не просто на жестокость, а на изощренную жестокость. Годы спустя, убийцу своего отца сжег заживо вместе с его кораблем.

Мстителен. Старается прощать многое, особенно друзьям и женщинам, но если что-то выходит за рамки того, что можно простить - это вендетта, а вендетта это святое.

К власти, закону и общественной морали – отношение критическое, вплоть до сарказма. Особенно, когда власть- это угнетение, закон несправедлив, его слуги продажны, а мораль – лжива и лицемерна. Общественную мораль разделяет на две логические категории - то, что позволяет разумным существам спокойно сосуществовать в мире, и пласт, по его мнению, бессмысленный и наносной. То есть он, например, поддерживает идею о том, что убивать того, кто тебе не угрожает или не заслужил смерти иным образом - плохо... А вот то, что мораль должна лимитировать сексуальные отношения, то что она требует уважения к чинам вне зависимости от носящей чин личности - этого он принимать не желает.Такое критическое отношение к миру, во многом, является результатом того, что мальчишка, в свое время, выкарабкался в зону комфортного существования в стране господства диких денег. Поскольку его не съели - он умет кусаться.

Верит в духов на ривенийский манер, поэтому в адрес андрастианства… отпускает шуточки. Своих эльфийских корней и «язычества» не скрывает, мало того, выставляет это напоказ, провоцируя этим тех, кого можно таким спровоцировать. Обычно дело оканчивается конфликтом.По мировоззрению - скорее космополит, для которого важны свойства личности, а не ее расовая, религиозная или социальная принадлежность. Причем эту точку зрения он считает единственно правильной и проталкивает эту идеалогию в окружающий его мир настолько, насколько это возможно. Правда, мир Тедаса не очень готов к такой идеалогии, особенно - с подачи сына эльфийки и язычника.

В неприятностях в мире склонен обвинять власть. По его мнению, если капитан – бездарь, его корабль пойдет на дно, если властители мира – бездари, мир пойдет на дно.

Пользуется популярностью у женщин и это взаимно. Причем нельзя сказать, что он увлекается пикапом "подножку и на раскладушку" – его просто увлекает процесс ухаживания и интригуют новые романы. Он не обязательно доводит это до постели. В его биографии было определенное количество женщин, которых он раззадорил и бросил, не поматросив - просто ему казалось, что вот так эта история будет иметь определенную изюминку. Некоторые из них до сих пор на него злы. Ухаживать умеет романтично и артистично, принадлежать кому-то он еще не готов, поэтому предпочитает заводить «реализованные» отношения с замужними женщинами. По его мнению, если муж уделяет недостаточно внимания своей жене - он сам виноват в появлении любовника.

Отлично танцует, поет (бархатистый баритон), играет на гитаре.

Не любит, когда обижают беззащитных. При этом четко различает тех, кто не может, и тех, кто может, но не старается, опускаясь на дно. Вторых к категории беззащитных не относит, скорее к тряпкам.Способен снять котенка с дерева и объяснить куда может пойти тот, того, кто будет иронизировать по этому поводу. Ругается.. даже не как сапожник, а как моряк. Правда, старается это делать не в светском обществе и не в присутствии дам, хотя , под воздействием эмоций, его может прорвать на что-то трехэтажное. Ругань считает не просто морским способом донести приказ кратко и четко, а своего рода искусством.

Любит поговорить, как всякий антиванец.

Любит погулять с размахом, но прекрасно понимает где та черта, за которой кутеж разрушает жизнь.

Ценит свободу личности, а свою свободу и независимость – особенно.

Ценит друзей, но не всех готов назвать этим словом. Делит мир на "своих" и "всех остальных".

В меру эрудирован – знания более экономические и гуманитарные.

Способен договориться о многом (торговая жилка) в том числе – о незаконном.

Очень любит свою мать и сейчас переживает за нее – пожилая эльфийка осталась без защитника. Он спрятал ее от интриг в месте, котрое считает надежным, но не знает как там обстоят дела на текущий момент.

До описанной в рассказе истории был неплохо обеспечен. С арестом собственных счетов в банках, остался с тем, в чем был одет. Но заработать денег для него - не проблема.

При дружественных отношениях - приятный и легкий в общении друг, способный подстраховать Инквизитора в любых вопросах ,в которых сам компетентен, без лишних просьб.

При нейтральных и деловых отношениях - действует в рамках договоренностей. Очень не любит перехода на линости. Если он не "свой", а просто оказывает услуги, то, по его мнению, работодателя не касается то, за что ему работодательне платит. Способен решать вопросы, касающиеся своей деятельности самомстоятельно, предоставляя готовый результат.

Конфликтные отношения - чем больше власти сосредотачивается в руках Инквизитора, тем большей ответственности и самоотдачи ждет от него Каэди. И если Инквизиция будет делать то, что по его мнению, приведет к ухудшению ситуации или Инквизитор проявляет себя как эгоистичный и безответственный руководитель - возможен конфликт. Также возможен конфликт на расовой и религиозной почве, если задеть его за эльфийскую или человеческую половину его крови и язычество (на "эльфийский выродок" и на "шемлин" он среагирует одинаково).То же самое, но немного помягче, произойдет при эскалации Инквизитором любой межрасовой и религиозной вражды - Каэди считает, что пожар надо заливать, а не раздувать.

Вполне вероятно, что захочет спрятать мать под крылышком Инквизиции. Если это происходит - возможна коммическое сюжетное ответвление, потому что мама там достаточно своеобразная.

Роль в пати

В бою - боец быстрой атаки

В функционировании Инквизиции как организации - финансист, хозяйственник

«Почему мне это интересно? Мир сейчас напоминает драку на палубе при множественных пробоинах ниже ватерлинии. И у меня нет времени ждать, пока у властей в том месте, которым они обычно думают, зародиться трезвая мысль, поднимется вверх и дойдет до головы, чтоб эта голова смогла изречь распоряжения. Хотя бы потому, что один из пунктов в моих ближайших планах звучит как «жить», braska! Ну и, кроме того, мы можем быть выгодны друг другу относительно многих вопросов.»

«...Я не горю желаньем лезть в чужой монастырь,

Я видел эту жизнь без прикрас.

Не стоит прогибаться под изменчивый мир,

Пусть лучше он прогнется под нас.

Однажды он погнется под нас.

Один мой друг - он стоил двух. Он ждать не привык.

Был каждый день последним из дней.

Он пробовал на прочность этот мир каждый миг -

Мир оказался прочней.

Ну что же, спи спокойно, позабытый кумир,

Ты брал свои вершины не раз.

Не стоит прогибаться под изменчивый мир,

Пусть лучше он прогнется под нас.

Однажды он погнется под нас.

Другой держался русла и теченье ловил

Подальше от крутых берегов.

Он был, как все, и плыл, как все, и вот он приплыл -

Ни дома, ни друзей, ни врагов.

И жизнь его похожа на фруктовый кефир -

Видал я и такое не раз.

Не стоит прогибаться под изменчивый мир,

Пусть лучше он прогнется под нас.

Однажды он погнется под нас.»

Машина Времени

Локация: Андерфелс; Вейспхаут.

Мы приближались к отмеченному месту. С собой я взял двоих, ведь нам всего лишь предстояло проверить на правдивость крестьянские слухи. Со мной были Элеонор – доллийская эльфийка, готовящаяся пройти Посвящение, и Дориан – чистокровный андерец, я спас его от Усмирения еще юнцом, теперь он уж восемь лет как в Страже.

Я и Дориан почувствовали скверну. Подав условный сигнал остановиться, с опаской подошел я к спуску с холма.

Страшная картина предстала перед нашими глазами: дома стояли пустые и безжизненные, разбежался скот; начинающие разлагаться человеческие тела рвали на куски обезумевшие коты, вороны и собаки.

Нутром я знал, что место это стоит обойти, но в то же время, был обязан во всем там разобраться. И я рискнул, отдав приказ идти прямо через мертвую деревню, спутникам своим строго наказав все время быть начеку.

Собаки, чуть завидев нас, с остервенением бросились в атаку и напоролись на клинки.

Когда мы прошли к центру деревни, некоторые трупы стали подниматься. Семнадцать одержимых мертвецов и трое вурдалаков окружали мою группу, но мы отбились, не заработав ран.

На окраине деревни готовилась засада. Четыре духа голода набросились со всех сторон. Двоим сумел снести я головы одним ударом, с двумя расправились Дориан с Элеонор.

Мы вышли к небольшому пруду, отметка на карте совпадала. Не будь я Серым Стражем, и так увидел бы, что скверной здесь отравлена земля. А над водной гладью бледно мерцал разрыв Завесы. Над прудом, размером с малый круглый щит, загадочно переливалась световая аномалия, как нагретый воздух над костром. И эта маленькая брешь была источником скверны, сгубившей всю деревню.

Стало ясно, что разрыв необходимо было запечатать немедля. Но из нас на это был способен только Дориан – маг крови. Всеми презираемое учение в ту минуту спасало тысячи жизней вокруг.

Я разрешил малефикару действовать, но из разрыва стали тут же вылезать демоны, как из потревоженного осиного гнезда. Создатель свидетель – я с Элеонор старался защитить позицию мага, как мог, но натиск тварей был сильней. Элеонор ранили. Дориан, увидев, что разорванную Завесу не запечатать малой кровью, усилил заклинание с помощью своей… попросту говоря, он принес себя в жертву. Разрыв был устранен, но наш брат ради этого погиб.

Скорблю я очень… мой первый новобранец… он был мне как сын.

Элеонор я отнес за пределы оскверненной земли, в перелесок и там ей раны перевязывал. Припарки остановили кровотечение и облегчили боль, но идти самостоятельно эльфийка не могла. Пришлось нести ее до ближайшего селенья. Благо, знахарь местный, знавший меня, оказал нам помощь и продал старого коня. Так, на честном слове, добрались мы до Вейспхаута.

Седоволосый безрогий коссит – Первый Страж выслушал рассказчика, не перебив ни разу. Он бросил взгляд на стол, на котором лежала испещрённая метками карта, затем поднял суровый взгляд обратно на мужчину.

Рассказчику было слегка за сорок. Родом из Ферелдена. Смуглая кожа, темные волосы собраны в хвост, на лице была дорожная щетина. Облачен в сребристо-синюю пластичную броню, которую носили все высокопоставленные Серые Стражи Вейспхаута. Грязь и пыль, следы крови на лице и доспехах говорили о том, что Страж пришел с докладом прямым путем с дороги.

– Мне жаль, Винсент, что Дориан погиб. Он был предан ордену всецело и пал в бою, как подобает каждому из нас, – коссит положил могучую руку на плечо человеку. – Соболезную.

– Благодарю, – ответил Винсент.

– Но, к сожалению, – продолжил Первый Страж, – это лишь начало. Первая Жрица дает волю Инквизиции, она официально об этом объявила.

На миг оба умолкли. Винсент, собравшись с мыслями, сказал:

– Что ж, возможно, ухудшающаяся ситуация в мире и требует столь крайних мер.

– Именно! – согласился Первый Страж и взял со стола два запечатанных конверта со своей печатью.

Один он передал Винсенту со словами:

– Для Первой Жрицы – твое назначение в Орлей. Даже один разрыв в Завесе, источающий скверну, развязывает руки Серым Стражам. Я хочу, чтоб ты все время был рядом с предводителем Инквизиции от лица нашего ордена.

Опять на миг воцарилось молчание, но Первый Страж услышал ожидаемый вопрос.

– Я хотел остаться и тренировать рекрутов. Почему именно мне достается эта честь?

Коссит ухмыльнулся и ответил:

– Ты умелый и отважный воин. Несмотря на то, что в юности начинал абсолютным беспредельщиком, сейчас мне сложно найти человека сдержаннее, надежнее и благороднее тебя. Ты имеешь необходимый опыт и на свой возраст мудр. Обладаешь внутренней силой, которая сразу располагает к тебе любого, обладающего рассудком. Заставишь даже самых заносчивых персон прислушиваться к твоим советам. Ты умеешь командовать и подчиняться, действовать в одиночку и в группе – эти качества делают тебя Инквизиции полезным. Но при этом я хочу, чтоб ты стал сдерживающей палкой в заднице ее главы! Живим напоминанием, что если деяния их зайдут за все немыслимые рамки, то во врагах орден Инквизиции заимеет орден Серых Стражей.

– Сэр, я все еще не понимаю.

– Почему именно ты? – угадал мысль Первый Страж. Дальше он объяснял очень сбивчиво: – Понимаешь… в этом отвратительном мире очень мало… просто хороших людей. И… мой опыт подсказывает… что когда появляется персона, способная… сильно повлиять на историю… рядом с этой персоной появляется огромное количество сомнительных личностей и… фриков. И как этому человеку порой не хватает… просто надежного… друга рядом…Ты – лучший кандидат на эту роль, поверь.

Винсент интуитивно понимал, что говорит ему коссит, но он не хотел обещать чего-то такого, что не сможет исполнить.

– Сэр, я не могу обещать такие вещи, но даю слово, что сделаю все возможное для сохранения мира.

– Я знаю.

Первый Страж опять замолчал и протянул человеку второй конверт. Бумага была немного смята, он запечатывался несколько недель назад.

– Это храни у себя, – сказал коссит. – Ты поймешь – когда его открыть.

Скрестив руки, Винсент поклонился, как это принято у Серых Стражей, и удалился поняв, что разговор окончен.

– Прощай, мой друг, – проговорил Первый Страж, когда за уходящим закрылась дверь.

Винсенту предстояло провести одну ночь в Вейспхауте, а на рассвете отправиться в Орлей.

Во втором конверте находился приказ, одобренный Советом Серых, о том, что Винсент займет должность Первого Стража после того, как уйдет стареющий коссит. Нынешнему Первому Стражу вновь начали сниться кошмары и он почувствовал, что скоро ему придется отправиться в последний поход на Глубинные тропы.

Но все это Винсенту еще только предстояло узнать. Утром, перед выездом, он решил навестить Элеонор, которой как раз заканчивали делать перевязку.

– Уходя из клана, я на такое не подписывалась, командир, – сказала молодая охотница. – Ты говорил, что миссия Стражей защищать – мир от порождений тьмы, а остальное не должно нас беспокоить. Тень, маги, Завеса… какое отношение это имеет к нам?

– Все в мире взаимосвязано, – подходя, ответил Винсент доллийке. – Ты же сама видела скверну. Сердце мое чует, что грядет время, в сравнении с которым Пятый Мор будет казаться детской прогулкой.

Лекарь закончил возиться с бинтом и учтиво откланялся.

– Уезжаешь? Я надеялась, что ты останешься на мое Посвящение, – с грустью произнесла эльфийка.

– Я пришел попрощаться и пожелать тебе удачи, Элеонор. Через меня прошло достаточно новобранцев, чтоб я с уверенностью сказал, что ты переживешь ритуал.

– Спасибо… я не подведу, – пообещала эльфийка.

Винсент простился и направился к выходу. У самой двери Элеонор вдруг набросилась на своего наставника, крепко обняв тонкими руками шею и мужественные плечи ферелденца.

– Дарет ширал. Я буду молиться за тебя всем богам, леталин, достойнейший из человеческой расы, – сказала она.

Пришпорив коня, Серый Страж отправился в Орлей, готовый нести возложенную на него ответственность.

— Тебя сожгут, — сказала жрица. Лицо у неё было сморщенное, как мордочка черепахи, а глаза— какие-то блёклые.

Он вытер кровь, сочившуюся из разбитой губы.

— Не могли бы вы мне дать платок? Понимаете, боюсь накапать на ваш ковёр.

Жрица фыркнула и откинулась на спинку кресла. Её ненавидящий взгляд остановился на священном символе у него на груди. Храмовники отобрали у него всё, но священный символ оставили. Символ имперской церкви— святотатственный знак, свидетельство преступления.

— Люциус Драконис, ты виновен в преступлениях против веры, — выплюнула она.

— Когда-то и Андрасте была преступницей веры, — отозвался Люциус. Тощие пальцы жрицы сомкнулись на подлокотниках, она подалась вперёд:

— Не смей марать имя Пророчицы, нечестивец! Твой народ сжёг её! Пасынок чёрного жреца... Отступник!

— Уверяю вас, я не состою в родстве с Чёрным Жрецом. Не говоря уже о том, что, когда наш народ жёг Андрасте, на свете не было даже моего пра-пра-прадеда, -- сказал он, поднимая скованные руки.

С глубоким вздохом жрица откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Затем заговорила уже спокойно:

— Тебя сожгут на центральной площади Вал Руайо. Уверена, соберётся много народу— посмотреть, как будут жечь тевинтерского еретика... Многие услышат твои крики...

Люциус улыбнулся.

— Да. Я надеюсь на это.

— Что?! – глаза жрицы сузились.

— А разве вы не мечтаете об этом, госпожа? Ведь наша Пророчица (он сделал особенное ударение на слове "наша") тоже была сожжена. В Минратосе. И, думаю, она тоже кричала от невыносимой боли, так что сердце архонта Гессариана не выдержало и он подарил ей милосердную смерть... — он повысил голос. — Разве вы не готовы принять такую же кончину? Вы, служительница Пророчицы? Нет? — он усмехнулся. — Тогда моя вера крепче, чем ваша.

Она ударила его. По щеке, которая и так превратилась в сплошной синяк. Помнится, первый раз Люциуса по этой щеке ударил храмовник— он начал молиться по-тевинтерски, а этому дураку показалось, что он читает заклинание...

Он демонстративно сплюнул кровь на ковёр.

— Кулаки идут в ход тогда, когда кончаются слова, — заявил он. — А слов у вас, смотрю, маловато. Я ожидал большего от Церкви, провозгласившей себя "истинной". У вас только и хватает смелости вымарывать куплеты из Песни Света и извращать оставшуюся часть... А на меня вы смотрите со страхом. Почему? Я безоружен, избит... Ах да, я же маг! Но ваши храмовники лишили меня и капли маны, к тому же мои руки скованы, что, поверьте, почти не позволяет творить заклинания. Это если забыть о двух храмовниках, которые стоят за дверью... Но всё же вы боитесь меня. Потому что я единственный осмеливаюсь говорить вам в глаза то, что не осмеливается никто.

— Знаешь, почему я приказала привести тебя сюда? — перебила его жрица.

— Чтобы я пачкал вам ковёр? — он бросил взгляд себе под ноги. — Антиванский... Дорогой, наверное, был?

— Я хотела предложить тебе покаяться, — сухо сказала жрица. — Отречься от своей нечестивой Церкви. Тогда бы тебя судили как обычного отступника, а не как еретика. Возможно, тебя даже не казнили бы, а просто усмирили б... Но теперь я вижу, что твоё чёрное сердце очистит лишь пламя.

— У вас острый взгляд.... — начал он.

— Достаточно! — взревела жрица. — Храмовники! Уведите его в темницу, — она отвернулась к стене. — Завтра тебя сожгут, — сказала она вместо прощания, пока храмовники без особого пиитета уволакивали его из кабинета.

— И вам доброго здоровья, госпожа! – крикнул он, обернувшись, за что получил чувствительный тычок в бок.

Сквозь зарешеченное окно камеры падал рыжеватый свет заката. Люциус съежился на кучке гнилой соломы— она был чуть удобнее, чем голый пол— пытаясь согреться.

Ничего. Завтра согреется… Пальцы машинально сжали священный символ на груди.

— Эй.

Он подняла глаза. У решётки стоял человек; кажется, один из стражников. Новый?

— Чем могу служить? — осведомился Элиниус.

— Твоё красноречие поражает, — отозвался стражник. – Особенно учитывая обстоятельства. Скажи, Люциус Драконис: ты сумасшедший?

— Немного, — он пожал плечами.

— Ты тевинтерец. Священник имперской Церкви. И маг. Ты не знал, что уже за две вещи из этих трёх тебя в Орлее бросят за решётку?

Люциусу не нравился насмешливый тон стражника. Так разговаривал он сам, когда хотел вывести собеседника из себя.

Поэтому он фыркнул и отвернулся.

— Твоя манера изъясняться… Такое ощущение, что ты из знатной семьи, — задумчиво сказал стражник.

— Из знатной? – Люциус презрительно скривил губы. — Я—альтус… Хотя тебе это слово ни о чём не говорит, понимаю... Из очень знатной, южанин.

— Скажи мне, северянин, что же альтус может искать в Орлее, кроме мучительной смерти? Рабов?

Люциус встал.

— Знания, — резко ответил он, скрестив руки на груди. — Большинство знают, каков юг, только из книг. Я же хотел собственными глазами увидеть южную Церковь и южные Круги. Я знал, на что иду, южанин… Но это должно было стать испытанием. Испытанием моей веры.

Стражник молчал, и Люциус тяжело опустился на солому.

— Ты что, фанатик? Ты хотел был сожжённым? – наконец спросил стражник.

— Предпочитаю, чтобы меня звали «горячо верующим». Звучит красивее. Но на костёр я не рвался. Всё вышло случайно... Я прибился к кучке каких-то крестьян. Беженцев. На нас напали разбойники… То есть люди местного барона. Скажи, южанин, у вас всегда так? Дворяне грабят простой народ, подобно разбойникам?

— Продолжай, северянин, — буркнул стражник.

— Они кричали, что за нас много дадут в Тевинтере... — Люциус криво улыбнулся. — Пришлось объяснить им, что пока что я на родину возвращаться не планирую.

— Объяснить?

— Да. По-тевинтерски. Я заморозил пару бандитов. Остальные разбежались… Как и крестьяне, впрочем. Потом эти же бандиты… То есть люди барона явились в сопровождении храмовников и арестовали меня. Как тевинтерского шпиона, еретика, преступника веры.... Хотя, признаюсь, и до этого я повздорил с одной жрицей насчёт толкования некоторых мест Песни Света. Так что, может, меня уже искали...

— А ты забавный, — стражник улыбнулся. — Даже жалко, что завтра ты станешь пеплом.

— Положи цветы мне на могилу, раз такой добрый, — сказал Люциус. — А сейчас ты дашь мне поспать напоследок?

Он лёг на солому и отвернулся к стене.

Он проснулся перед рассветом, в серое, сумрачное утро. От холода... И страха. Это мой последний рассвет, с необыкновенной ясностью понял он. Когда солнце поднимется высоко, меня вытащат из это камеры и приволокут на площадь... Привяжут к столбу, обложат хворостом и подожгут. И я буду визжать, как поросёнок, чувствуя вонь собственного мяса... Он всхлипнул. Это было так глупо, так позорно— но слёзы сами собой потекли из глаз. Хорошо, что никто не видит его слабости... Неужто все силы у него ушли на то, чтобы язвить перед жрицей, этой старой фанатичной дурой? Или чтобы отбивать словесные выпады стражника?

— Андрасте, дай мне мужества, — прошептал он. Встав на колени у стены, в пятне жидкого утреннего света, он начал молиться. Тихо и страстно. Он молил Владычицу послать ему мужества, облегчить его страдания... А в голову лезли мысли о матери. Как она стояла перед ним на коленях, как рабыня, умоляя никуда не уходит. Об отце, который орал на него, пока не охрип. "Мало того, что ты стал священником, когда тебе был открыт путь в магистры, так ещё и эта бредовая идея теперь?". Но он был твёрд. Завещание, в котором говорилось об освобождении рабов, пришлось писать раз семь, не меньше, потому как отец рвал их или кидал в огонь. Но на восьмом он сдался. "Я бы назвал тебя ублюдком, но я не хочу оскорблять мать, — прорычал он. — Ты пожалеешь о своём решении".

"Ты был прав, отец. Я пожалел… Много раз. Но я должен найти мужество в моём сердце, чтобы принять смерть с достоинством, как ты, Владычица....".

Он вдруг понял, что почему-то совсем не упоминает в молитве Создателя. Хотя… Он вообще редко упоминал его в молитвах. Равнодушный и требовательный, Создатель слишком напоминал ему собственного отца…. В Церковь он пошёл ради Неё, ради Владычицы. Она восхищала его: как смертная женщина— в первую очередь, и уже потом— как Невеста Создателя.

«Я видел в ней свою невесту. Не Создателя. Может, за это Он меня и покарал? За то, что я возжелал Его женщину?! О, Создатель, неужто ты настолько мелочен?» — он слабо улыбнулся.

Но тратить последние часы жизни на сведение счётов с Создателем не хотелось, а потому он начал молиться:

— О исток всего сущего, к тебе я обращаю свои мольбы...

Но прежде чем эти слова успели сорваться с его губ, в замке камеры скрипнул ключ.

"Как, уже?" — горло словно перехватило удавкой.

Но ведь ещё не день!

Его не будут жечь на площади, вдруг понял он. Его тихо удавят в здешних подземельях, а тело бросят в яму с известью, и даже праха от него не останется... Жрица, мстительная тварь, всё продумала.

— Выходи, имперец, — сказал стражник. Кажется, тот самый, с кем он говорил вчера...

Быстрым жестом Люциус вытер глаза. Стражники не увидели его слёз— только его спину. Встал, поморщившись от боли в разодраных запястьях. Обернулся.

— Только один стражник? – сказал он, презрительно скривив губы. — Я надеялся, что вас будет больше. Не каждый день сжигают тевинтерского шпиона, знаете ли.

— Заткнись, северянин, — спокойно сказать стражник. — Заткнись, иначе я передумаю.

Люуцицс действительно заткнулся на несколько мгновений— потому что не мог понять, что означают последние слова.

— И как же я умру? — заговорил он снова. — Удавка? Отсечение головы? Яд?

— Костёр, — буркнул стражник. — На центральной площади Вал-Руайо. Для нас обоих.

— Что? — голова отчаянно отказывалась соображать.

— То. Для тебя— за то что ты еретический тевинтерский ублюдок. Для меня— за то, что я помогаю сбежать еретическому тевинтерскому ублюдку.

— Сбе… жать?

— И тут всё его красноречие куда-то делось, — стражник ухмыльнулся. — Да, сбежать, чудило.

Люциус молчал.

— Советую придти в себя от радости побыстрее. Выходи из камеры и…

— Почему? — спросил Люциус тупо.

— Почему? Потому что лично я найду тебе более полезное применение, чем обратиться в пепел. Слышал слово "Инквизиция"? Нет? Хотя сейчас не время для разговоров. Сейчас ты должен заткнуться и делать, что я велю.

— Я постараюсь, — пообещал Люциус, на лицо которого вновь выплыла ухмылка.

Обязанность взрослых.

Где-то в переулке брехали собаки, подвывая на луну. Мужчина, постучавшийся в дверь халупы, опирался на посох с широким ободом на навершии, похожем на солнце. Одет он был в серую мантию с капюшоном. Открывший вход мужчина, очевидно отец, завидев позднего гостя, кивнул, и почтительно поклонившись, отступил в сторону, приглашая внутрь. Вошедши, наш герой откинул капюшон, и в тусклом свете стали различимы его серые глаза, узкий подбородок, мягкие черты лица, тонкий, прямой нос и черные, как огарок, растрепанные волосы. Лишь на висках они были аккуратно заплетены в косицы. Пройдя в спальню, Лекарь увидел лежащего под сугробом одеял пациента, а у постели, безутешно рыдая, сидела мать. Женщина приподнялась, ее потускневшие от горя глаза окинули вошедшего взглядом, полным надежды. Откинув одеяла, мужчина присел на кровать и посмотрел на больного. Паренек, годов восемь отроду, весь дрожал, съежился и подогнул ноги, подтянув руки к груди. Положив ладонь на лоб мальчика, Лекарь тотчас отдернул ее. Если бы обычный человек мог удержать в руках раскаленный прут, то и тогда он не поверил бы в то, что человек может столь сильно пылать жаром. Гость посмотрел мальчику в глаза, цвета застывшего моря, по которому плывут облака. Во взгляде отчетливо читался страх и непонимание на половину с отчаянием, с которыми уже невозможно бороться. На душе Лекаря стало омерзительно грустно, он словно отчетливее увидел отчаяние в глазах паренька, различив в нем первые признаки одержимости. Того самого, от которого должны быть сокрыты дети, они обязаны верещать, кричать и корчить рожицы вместо того, чтобы принимать все поскудство этого мира и тяжесть соблазна, грехопадения. Прикрыв веки и протяжно выдохнув, мужчина пригнулся ближе, и начал рассматривать нечто в глубине глаз пациента.

- Выйдем. – сказал он родителям, снова наглухо укрыв пацана одеялами.

На улице не брехали собаки. Луна разлила свой свет по всему Старкхевену, сбежав от облаков. Лекарь обратился к родителям:

- Он болеет очень редкой формой болезни, такой, при которой магическая сила носителя выжигает тело изнутри. Это надломляет дух, отчего демонам становиться проще овладеть телом. Более того, демон с такой силой будет представлять огромную опасность для окружающих. Сейчас, когда храмовники нещадно убивают магов, вашего сына ждет либо смерть, либо одержимость.

Укутанная в плед женщина зашлась слезами, ее ноги подкосились, но отец заботливо удержал жену. Пересилив тяжесть чувств, он спросил:

- Есть ли иной выход?

- Выход есть всегда. Я мог бы провести эксперимент и распылить кристаллы красного лириума в костях мальчика, что аккумулирует большую часть магической силы

- В костях? - со страхом, переспросил отец. - Это какая-то магия крови? Наш мальчик станет малефикаром?!

Женщина пуще прежнего разрыдалась, осевши на руках у мужа.

- Да, это имеет отношение к магии крови. Не поймите меня превратно, я не хочу смерти вашего сына, но так же и не хочу упустить возможность провести этот эксперимент. Более того, я считаю, что дети не должны страдать одержимостью! Их души не должны быть замараны грехом в таком возрасте! А потому мы - взрослые, обязаны сберечь их право на детство. - сознался маг.

В ту же ночь они решились. Лекарь не взял денег, но дал указания по уходу за мальчиком. А сам, на следующий день нанял весьма колоритную по своему составу группу наемников, не раз работавших вместе. Один из них - бывший красный храмовник – ривейнец, черноглазый и смуглый брюнет. Вторым был – ферелденец; худощавый, но грациозный, с рыжими волосами и глазами цвета бирюзы. Последним являлся – гном, с татуировками на лице, гладко выбритый, с карими глазами и носом, размером с картошку.

Вот, - указав на карту, сказал Лекарь. - Тут, остановятся на ночлег бандиты из Общества. Там всего два мешочка красного лириума. Их самих около десяти, ничего серьезного, обычные разбойники. Лириумный песок сейчас стоит очень дорого, а уж красный лириум и того дороже.

- Да плевать, главное, чтобы выгода была, выколи мне моя пьяная мать глаза! - воскликнул гном.

- Латники и маги есть? - рассудительным голосом спросил храмовник, одернув гнома.

Лекарь отрицательно покачал головой, а ферелденец провел большим пальцем по горлу и все безмолвно согласились.

На следующую ночь, когда луна сокрылась в тучах, они окружили лагерь бандитов и в тиши ночной учинили резню, напав из засады. Битва окончилась стремительно, благодаря магии Лекаря, наделившей сопартийцев скоростью пантеры. Когда все было кончено, гном смачно выругавшись, начал подпрыгивать как дитя и обнимать ферелденца. Тот, вложив кинжалы в ножны - расслабился, а красный храмовник, впервые гордо улыбнулся, опустив меч и щит. Стоявший позади них Лекарь, уличив момент, молниеносным движением руки швырнул свой посох в спину.

"Неприкасаемый" изумился, когда из груди ферелденца вылезло окровавленное окончание шеста, с багровым от крови ободом, похожим на солнце. Оно словно являло закат, предвещавший скорую ночь, а вместе с ней и вечный сон. Лекарь телепортировался к окровавленному окончанию шеста. Подцепив обод с обратной стороны ладонью, наниматель вынул шест через тело ферелденца и прочитав заклинание, поверг красного храмовника и гнома оземь, спровоцировав у тех кровоизлияние в мозг.

- За что, Мартин!?- воскликнул храмовник.

- Все просто, Эроборн, - ответил маг. - Карин хотел открыть приют для бездомных собак в Денериме, хотя был воришкой. Трасэк хотел построить гостиницу для "наземников", приезжих в Киркволл, хотя был бандитом. А ты сказал, что хочешь с помощью красного лириума защищать путников на дороге, хотя ты - палач. Я считаю, что мои мотивы куда важнее, хотя и разделяю ваши. С помощью этого лириума, я могу продолжить свои исследования и попутно сберечь детство одного мальчика в Старкхевене.

Подойдя ближе, он пальцем приоткрыл панель, встроенную в шест, показав фиал из красного лириума, заполненный кровью. С интересом разглядывая фиал, он продолжил:

- Но, если мальчик будет убит храмовниками или станет одержимым, то какой тогда прок от моей магии и знаний? Не человек должен служить магии, а магия должна служить человеку. Все по закону Церкви, так что не стоит упрекать меня в маниакальности или ереси.

- Ты попрал его честь, его достоинство, совесть! Ты пал жертвой гордыни... - умирая прошептал бывший храмовник, взглянув на Лекаря залитыми кровью глазами.

- Да, возможно. Но пусть грехи тяжелых решений останутся на совести взрослых, чем на руках детей.

Мартину удалось отстоять обязанность взрослых беречь детство. Оставшись в Стркхевене, он обучил мальчика справляться со своей силой, пока не поступил на службу Инквизиции, с предложением изучать свойства красного лириума.